С.Н.Булгаков. Сочинения

Введение

Значительную роль и влияние в развитии мировой философии на рубеже XIX - XX в. в. оказали работы выдающихся русских философов В. Розанова, Д. Мережковского, Н. Бердяева, Вл. Соловьева, С. Булгакова и др. Русской религиозной философии XX века современные философы отводят совершенно уникальную роль, что обусловлено несколькими причинами. Во-первых, в рамках этой философии ими были подведены мировоззренческие итоги многовековой истории развития России. Во-вторых, религиозная философия этого периода явилась последним ответом на происходящий исторический разлом Российского государства. В-третьих, философия в России начала века формировалась в борьбе с большевистской идеологией и потому пальма первенства этом, несомненно, принадлежит наиболее достойным ее представителям. Будучи продуктом отражения социально-исторической реальности, русская религиозная философия ХХ века представляла собой такую картину мира, в которой социальная революция была трансформирована в эсхатологию, а новая эпоха была воспринята как всемирно-историческая трагедия и неудача истории.

Волею исторических событий большая часть русских философов была вынуждена эмигрировать, но не все ее главные представители стали идеологами эмиграции и ее активными философами. Взгляды Бердяева, Булгакова и Шестова именно в эмиграции приобрели свое окончательное завершение.

Русская религиозная философия XX в. формировалась не только в тесной связи с прежними религиозно-идеалистическими течениями в России, в интенсивном общении с современными ей отечественными школами идеализма, а также пыталась опереться на достижения многовековой идеалистической традиции европейской мысли, используя идеи Платона и патристики, немецкого классического идеализма, Шопенгауэра, Ницше, Джемса, неокантианства и феноменологии. В XX в. русский религиозный идеализм дорос до лидирующих школ новейшего идеализма Германии, Англии, Франции, США и других стран Запада, а в чем-то и перерос их, предложив общественному сознанию различные варианты экзистенциализма (Шестов, Бердяев), философии всеединства (Булгаков, Флоренский, Франк), пансексуализма (Розанов), многочисленные версии религиозного модернизма, "социального" христианства.

Глубина и резкость поворотов истории, невиданное ускорение темпов исторической жизни, безусловно, содействовали особенно интенсивному стремлению осмыслить на фоне крушения одной и начала другой эпохи небывалость и "талантливость" времени. Было бы ошибкой считать, что достижения русской религиозной философии XX в. не имеют, хотя бы в какой-то степени, прогрессивное и конструктивное значение сейчас. Те, кто остается в прошлом без будущего, переживают личную трагедию. Те же, кто, оставшись без прошлого, устремляется в будущее, блуждают в потемках, не в силах найти пути, и, в конце концов, вынуждены вернуться назад, чтобы, обогатившись прошлым, начать все сначала. Без деятелей духовного ренессанса начала XX в. (а С.Н. Булгаков среди них - одна из главных фигур) совершенно невозможно представить себе русскую философию, а значит, и русскую культуру вообще как целостное явление. Отсутствие этой целостности сказывается и в том, что становится невозможным описать историю этой культуры, - вот почему у нас до сих пор нет сколько-нибудь удовлетворительной Истории русской философии и русской культуры. И та, и другая в нерешительности останавливаются перед 1917 г., не смея переступить этот огненный рубеж, как будто после 1917 г. ничего не было, - и, самое удивительное, что в известном смысле так оно и есть.

Всестороннее рассмотрение христианского учения о церковных таинствах - в его историческом, догматическом, литургическом и иных аспектах дает понимание мощи культурного наследия и ценности настоящего церкви. Но остается еще один ракурс - философский. Здесь можно выделить несколько точек соприкосновения: историческую и религиозно-философскую. В русской традиции религиозная философия, оставаясь по своему статусу светским способом мышления, нередко обращалась к церковным темам и богословским проблемам. Но и тогда, когда религиозные философы по существу переходили в область богословия, то есть старались мыслить церковно, в соответствии догматами веры, во многих их построениях явственно присутствовал философский подход. Это характерно для Сергея Николаевича Булгакова. Наконец, есть отдельные темы, равно значимые как для философии, так и для богословия. Такова тема "символа". Это многозначное понятие по-разному использовалось и трактовалось и в прошлом, и в современной мысли.

С.Н. Булгаков движется по дороге русской мысли: особенно ценны его религиозные и богословские комментарии. Однако, особенность его пути заключалась в том, что он от философии пришел к богословию. На своем трудном и сложном пути Булгаков обнаружил огромное философское дарование, расцветшее в его редкой научной строгости, отмечающей все его работы, - а когда в нем произошел религиозный перелом и особенно - когда он стал священником, он с еще большей строгостью и ответственностью овладел всем богатством богословия. Обратимся к изучению его жизненного пути и философской системы.

1. Жизненный путь С.Н. Булгакова. Философия и религия в жизни С.Н. Булгакова

Сергей Николаевич Булгаков (или отец Сергий) (1871-1944) родился в семье священника в г. Ливны Орловской губернии. Основные его сочинения: "Философия хозяйства" (1912), "О богочеловечестве. Трилогия" (1933-45), "Философия имени" (издано в 1953). Русский философ и православный богослов, экономист, публицист, общественный деятель.

Детство его, о котором сам Булгаков написал прекрасные страницы в "Автобиографических заметках", протекало в условиях строгой церковности. Но уже в духовной семинарии, куда он поступил в 13 лет, у него начался религиозный кризис - и этот период длился у него до 30-летнего возраста. Булгаков бросил семинарию за год до окончания, поступил в последний класс гимназии, а по окончании ее (1890 г) поступил в Московский университет. Уже в это время он увлекался марксизмом, специализировался по политической экономии и по окончании университета очень скоро сдал магистерский экзамен, после чего, уже женившись, отправился за границу для работы над диссертацией. Темой его работы была проверка основных положений марксизма в области земледелия ("Капитализм и земледелие", т. I и II (1900 г)) - и уже в этой, очень насыщенной фактами и очень тщательной в анализах работе Булгаков показал, что положение К. Маркса не оправдывается в процессе сельскохозяйственной эволюции. По свидетельству самого Булгакова, он был в это время "в плену научности", да и не только научности: он был уже членом социал-демократической партии, близко познакомился с Каутским, Бебелем, Либкнехтом, писал статьи и очерки по политической экономии и постепенно стал приобретать всероссийскую известность. После защиты магистерской диссертации Булгаков был избран профессором (по кафедре политической экономии) Киевского политехнического института. В Киеве Булгаков прожил 5 лет (1901-1906), и как раз в эти годы в нем произошел второй кризис, который, впрочем, позитивно отразился на его духовности и религиозности. Все, что писал в это время Булгаков и что собрано в его сборнике "От марксизма к идеализму" (Петроград, 1903), представляет собой выражение прежде всего философского перелома у Булгакова, очень близкого к тому же перелому у Бердяева. Выступления в публичных лекциях и статьи Булгакова получали в это время широкий отклик в русском обществе, - Булгаков вместе с Бердяевым (отчасти, Струве и Франком) становятся наиболее видными вождями той русской интеллигенции, которая искала религиозно-философского обновления. Собственно, уже из-за границы Булгаков вернулся, как он пишет, "потерявшим почву и уже с надломленной верой в свои идеалы".

Поворот "от марксизма к идеализму" начал новую эпоху в жизни Булгакова - и здесь он был очень многим обязан Вл. Соловьеву, как об этом свидетельствуют его статьи о Соловьеве, особенно статья "Что дает современному сознанию философия Вл. Соловьева" в его сборнике "От марксизма к идеализму". Вот что Булгаков писал в эту эпоху: "Философия Соловьева дает современному сознанию целостное и последовательное развитое христианское миросозерцание". Булгаков не только философски освободился от доктрины экономического материализма, не только принял основные положения идеализма, но и перешел сознательно и всецело к религиозному миропониманию. Булгаков вместе с Бердяевым создает журнал "Вопросы жизни" (1905 г), где помещает ряд статей на религиозно-общественные темы. В 1906 году он переезжает в Москву и получает кафедру в Коммерческом институте (директором которого был П.И. Новгородцев), избирается депутатом во 2-ю Государственную думу (от конституционно-демократической партии), пишет ряд статей, собранных в сборнике "Два града" т. I и II (Москва, 1911). В эти годы Булгаков чрезвычайно сближается с П. Флоренским, имевшим громадное влияние на него, принимает софиологическую концепцию Флоренского, которую постепенно по-своему перерабатывает. В 1912 г. он издает книгу "Философия хозяйства", за которую получает в Московском университете степень доктора политической экономии, где развивает впервые свою софиологическую концепцию. В то же время Булгаков отдает немало времени написанию публицистических статей, наиболее яркая из которых - "Героизм и подвижничество" - была помещена в известном сборнике "Вехи"; сближается с самыми выдающимися представителями религиозного возрождения в России (Самарин, Новоселов и др.), издает в 1917 г. книгу "Свет Невечерний" - очерк системы нового его миросозерцания, написанию которой Булгаков посвятил 5 лет (1911-1916). "Книга моя, - писал Булгаков в предисловии, - представляет собой род духовной автобиографии или исповеди; она является обобщающим постижением, как бы итогом моего пройденного, столь ломаного и сложного - слишком сложного! - духовного пути". Книга эта, собственно, заканчивает период чисто философского творчества Булгакова; ныне, за исключением небольшого сборника "Тихие думы" (Москва, 1918), где собраны статьи по вопросам искусства - Булгаков всецело переходит к чисто богословскому творчеству.

Следует, пожалуй, назвать еще одно существенное обстоятельство, сыгравшее свою роль в духовной биографии С.Н. Булгакова, - его общение с Л.Н. Толстым. Вот, что пишет А.Б. Гольденвейзер в своем дневнике (запись от 20 марта 1897 г., Москва): "Был у Толстых, там был С.Н. Булгаков. Марксист.Л.Н. был в ударе и очень горячо, страстно спорил с Булгаковым, яро отстаивавшим свои марксистские положения. Диалектика Льва Николаевича одержала верх, и Булгаков аргументировал к концу все слабее и слабее. Я глубоко убежден, - пишет в примечании к этой записи А.Б. Гольденвейзер, - что эта беседа была одним из сильных толчков, заставивших Булгакова вскоре отказаться от марксизма и пойти по совершенно иному, хотя и весьма далекому от Льва Николаевича, пути". Влияние Л.Н. Толстого на Булгакова носило скорее "негативистский" характер: оно способствовало разрушению его старых воззрений, но не стимулировало формированию новых.

В 1918 году Булгаков принимает священство, попадает в Крым, откуда уже не сможет вернуться назад в Москву, становится на время профессором Симферопольского университета, но очень скоро покидает его из-за работы священнослужителя.23 ноября 1922 года в отношении С.Н. Булгакова уполномоченным отделения СОЧ КПУ Малли было составлено постановление, следуя которому он "подлежит бессрочной высылке из территории РСФСР без права возвращения".

В 1923 г. советская власть изгоняет Булгакова из России, и он едет сначала в Константинополь, а оттуда в Прагу, где читает лекции в русском юридическом факультете, существовавшем тогда в Праге, а в 1925 году переезжает в Париж в связи с основанием Богословского института в Париже. С самого начала Богословского института до конца дней своих Булгаков был его бессменным деканом; преподавал он в институте догматику.

В эти годы расцветает богословское творчество Булгакова. Кроме "малой трилогии" ("Купина Неопалимая", "Друг Жениха", "Лестница Иаковлева"), отдельных этюдов (часто довольно значительных, как "Икона и иконопочитание") Булгаков пишет "большую трилогию" - "О богочеловечестве" (ч. I - "Агнец Божий", ч. II - "Утешитель", ч. III - "Невеста Агнца"). Последний том трилогии выходит уже после смерти Булгакова. Кроме этих трудов осталось немало его книг, вполне подготовленных к печати, из которых пока увидела свет только книга об Апокалипсисе, остальные остаются еще не напечатанными.

Софиологическое понимание догматов христианства вызывало в адрес Булгакова суровое осуждение в ереси со стороны митрополита Сергия (Москва), имевшего, впрочем, под руками лишь обстоятельные выписки из его книги, сделанные противниками Булгакова и ими посланные в Москву. Митрополит Евлогий, как ректор Богословского института, счел нужным создать особую комиссию для уяснения вопроса о "еретичестве" о. Булгакова; доклад комиссии был, в общем, благоприятен для Булгакова, который мог дальше продолжать свое преподавание в Богословском институте.

Весной 1939 г. Булгаков должен был подвергнуться тяжелой операции. Операция прошла удачно, но голосовые связки были удалены, однако, через несколько месяцев Булгаков мог говорить (почти шепотом), мог совершать литургию и даже читать лекции. Летом 1944 г. вследствие кровоизлияния в мозг Булгаков скончался.

2. Философские взгляды С.Н. Булгакова

Богатая, напряженная, всегда творчески насыщенная жизнь Булгакова сама по себе замечательна, как исключительный памятник тех духовных исканий, того возврата русской интеллигенции к церкви, который наметился в России еще до революции 1917 г. и который с такой силой проявился в последние годы. Но не менее богато и значительно творчество Булгакова, из которого мы извлечем здесь только его философские взгляды.

Книга С.Н. Булгакова "О рынках при капиталистическом производстве", изданная в 1898 г., написанная с позиций "легального" (точнее "критического") марксизма", подвела итог полемики, которую вели между собой народники и "русские ученики" К. Маркса о необходимости внешних рынков для стран, вступивших на путь капиталистического развития со значительным опозданием по сравнению со странами классического капитализма. Молодому философу и ученому, выступившему со своей первой книгой, удалось убедительно доказать, что судьбы капитализма в России от этого внешнего фактора не зависят. Вместе с тем полемика, развернувшаяся вокруг книги, обозначила линии расхождения между критическими и ортодоксальными марксистами России, которые в будущем будут углубляться, а в начале XX века приведут к окончательному разрыву между ними. В этом же томе помещены еще две книги С.Н. Булгакова - "Краткий очерк политической экономии" и "О земледелии", которые можно рассматривать как первоначальный набросок будущей "Философии хозяйства".

Однако, коснемся прежде всего тех философских влияний, которые испытал Булгаков. Уже в ранние годы, когда он был в заграничной командировке и стал со вниманием изучать философию, Булгаков примкнул к критическому рационализму Канта. "Должен сознаться, - писал Булгаков в предисловии к книге "От марксизма к идеализму", - что Кант всегда был для меня несомненнее Маркса, и я считал необходимым поверять Маркса Кантом, а не наоборот". С.Н. Булгаков хорошо понимал, что марксизм, будучи но форме интернационально-классовым учением, не может и не должен выполнять роль, которая является неотъемлемым атрибутом философии как формы общественного сознания, - он не может быть теоретическим выражением национального самосознания. В этом проявилось философское чутье Булгакова, в противоположность Плеханову, увлекшемуся французскими материалистами. Однако в эту пору Булгаков еще надеялся "придать положительному учению экономического материализма приемлемую форму, освободив его от абсурда". В дальнейшем процессе философских исканий Булгаков особенно остро ставил для себя вопрос о "теории прогресса". Историософская тема была у него на первом плане, и уже здесь выступала потребность пойти дальше чистого кантианства. Булгаков стал перед вопросом: "Возможно ли средствами одной опытной науки построение такого миросозерцания, которое давало бы теоретическое обоснование активному социальному поведению и идеалам общественного прогресса, короче: возможна ли научная теория прогресса?" В этом именно пункте (теургическом, т.е. в проблеме, "активного социального поведения во имя идеала") Булгаков, уже вышедший на путь трансцендентализма, почувствовал необходимость опереться на религиозно-метафизические предпосылки: "Вопрос о социальном идеале все яснее и яснее, - пишет Булгаков, - формулировался, как религиозно-метафизическая проблема, затрагивающая самые глубокие корни метафизического мировоззрения", - и здесь-то и началось влияние Вл. Соловьева на Булгакова.

"Я долгое время, - пишет Булгаков в том же предисловии к книге "От марксизма к идеализму", - держался мнения,... что Кант навсегда закрыл дверь в метафизику и окончательно утвердил господство критического позитивизма", однако, придя (на почве критики теории прогресса) к сознанию неизбежности "религиозно-метафизического обоснования" социального идеала, Булгаков, с присущим ему духовным мужеством, обратился к тому, что так долго отвергал. Найдя в Соловьеве широкий синтез христианских начал с данными философии и науки, Булгаков стал на новый путь религиозной метафизики, как об этом вполне определенно свидетельствует его статья "Что дает современному сознанию философия Вл. Соловьева". У Соловьева Булгаков взял и его основную идею "всеединства".

Несколько позже Булгаков писал: "Теперь уже ясно, что Соловьев, как мистик с особым, богатым и своеобразным мистическим опытом, значительнее, оригинальнее, интереснее, нежели Соловьев-философ". Но это написано в эпоху, когда Булгаков уже всецело сосредоточился на софиологической теме, которую в эту эпоху Булгаков все же обдумывал лишь в космологическом ее аспекте - София для него в это время "принцип мироздания или совокупность творческих энергий в Божестве". Булгаков даже утверждает в это время, что "учение Соловьева о Софии - наиболее оригинальная черта его философии - осталось незаконченным и недоговоренным". Это все уже относится ко времени огромного влияния Флоренского на Булгакова - влияния, впрочем, скорее личного, чем идейного, а все же, взяв от Соловьева основную концепцию всеединства (со включением софиологической темы), Булгаков, под влиянием Флоренского, целиком уходит в сторону софиологических размышлений.

После издания книги "Свет Невечерний" Булгаков, принявший священство, целиком отдается церковным темам, и все его творчество приняло характер богословствования. Однако и в своих чисто богословских трудах Булгаков остается философом, - синтез трансцендентализма, метафизики всеединства, даже некоторые общие начала философской мысли, усвоенные Булгаковым на заре научной жизни, сохранили свою силу и в годы чистого богословствования.

Вернемся еще к вопросу о трансцендентализме у Булгакова. Если в эпоху написания книги "От марксизма к идеализму" Булгаков, стоя на основе трансцендентального идеализма, признал значение интуиции, которую отожествлял с верой, то в "Свете Невечернем" интуиция по-прежнему связана с защитой трансцендентального реализма, но оказывается совершенно несвязанной с верой. Тут же появляется и новый мотив - для Булгакова ныне познание в своем происхождении оказывается восходящим к "греховной расщепленности бытия". Тем не менее, необходимо признать, что система Соловьева смогла повлиять на Булгакова только потому, что не разрушала в нем основ трансцендентализма, а лишь дополняла их. Критицизм - с разными дополнениями и модификациями - сохранил у Булгакова свое значение до конца дней его.

Влияние Соловьева было решающим в философском развитии Булгакова больше всего в силу синтетического замысла Соловьева - его стремления создать систему, в которой наука, философия и религия внутренне и органически связаны друг с другом, так и для Булгакова, в частности, чрезвычайно характерно то, что он всю жизнь оставался ученым, всю жизнь работал научно - во всей строгости методов научной мысли.

Можно сказать, что потребность научной работы, необходимость чувства реальности видимого мира была существенным элементом в творчестве Булгакова. С другой стороны, в Булгакове очень рано проявился философский дар. В нем нельзя отделить философа от богослова. "Свободное искание истины", которое Булгаков называет "священнейшим достоянием философии", было коренным для Булгакова. Совсем в духе Соловьева Булгаков писал: "Философия неизбежно стремится к абсолютному, к всеединству - или к Божеству, насколько оно раскрывается в мышлении; в конце концов, и она имеет своей единственной и универсальной проблемой - Бога и только Бога". Это написано Булгаковым в 1916 году, когда его миросозерцание приняло определенно религиозный характер, но он оставался философом и тогда, когда его философия стала богословием. Грандиозный синтетический замысел Соловьева тем и покорил себе Булгакова, что соответствовал его собственным исканиям.

Необходимо особо подчеркнуть и влияние Флоренского на Булгакова. Во Флоренском было гораздо более стилизации, чем это было у Булгакова, но когда революция разделила Флоренского и Булгакова (1918 г), Булгаков все более освобождался от того, можно сказать, гипнотического влияния на него Флоренского, которое длилось несколько более десяти лет.

По типу своей мысли, по внутренней логике своего творчества Булгаков принадлежал к числу "одиночек" - он, собственно, не интересовался мнением других людей, всегда прокладывал себе дорогу сам. Анализировать учение Булгакова тем труднее, что книги его насыщены богатым содержанием.

В своей гносеологии Булгаков совершенно не оригинален, его гносеология (трансцендентальный реализм с различными дополнениями) определяла лишь формальную сторону его построений, не влияя на их содержание. Это особенно видно на постоянном подчеркивании антиномизма в мышлении: принцип антиномизма имел коренное значение для Булгакова, но, например, в "Философии хозяйства", где Булгаков так много говорит о "конкретном неразложимом единстве логического и алогического", т.е. о реальной антиномичности жизни, само понятие антиномизма не выдвигается. Только в "Свете Невечернем", с прямой ссылкой на Флоренского, понятие антиномизма получает исключительно широкое применение. Философская система Булгакова в определенной целостности дана в "Философии хозяйства". Рационализм дорог Булгакову лишь как критицизм, он даже подчеркивает в одном месте, что "о нездешних корнях нашего бытия нам может поведать "только откровение..., которое затем уже может получить и философскую обработку". Булгаков говорит даже по отношению к учению, что мир сотворен Богом, что это "аксиома веры"; он упрекает Вл. Соловьева в "чрезмерном дедуцировании" творения, т.е. в рационализме. И утверждает, что "переход абсолютного к относительному бытию не понятен".

Если говорить о том, что составляет основу философских построений Булгакова, то можно сказать словами его предисловия к "Свету Невечернему": "поиск пути через современность к православию". Булгаков идет тем же путем "восхождения", что и Флоренский, - и даже больше: основы философских построений Булгакова лежат в его космологии. Религиозный перелом не оторвал его от мира, а определился потребностью глубже понять мир и проникнуть в его сокровенную жизнь, сокровенный смысл. Булгакову чужд "соблазн божественности мира", во всяком случае, различение Абсолютной истины и космоса во всей силе сохранялось у него до конца дней. Исходя из этого Булгаков следует за тем построением, которое впервые установил Филон, стоявший перед такой же антитезой.

Булгаков говорит о мудрости мировой души: "Душа мира, - пишет он в "Невесте Агнца", - есть органическая сила, имеющая инстинктивную закономерность бытия в его эволюционном развитии". Эти все размышления Булгакова показывают, как сильно выступает у него космологическая тема. Булгаков идет гораздо дальше Флоренского, - для него единство тварного бытия, его живая мощь, своеобразный "панэротизм" природы - все это формирует его понимание, лучше сказать - его восприятие природы, как "живого существа". Но этому "живому единству бытия" Булгаков, вслед за Вл. Соловьевым и Флоренским, усваивает именование "Софии" - и этим он уже выходит сразу за пределы чисто космологической темы, начинает для себя ряд новых проблем. Ввиду центральности понятия Софии в метафизике Булгакова мы должны несколько подробнее остановиться на нем.

Вслед за Соловьевым и Флоренским, Булгаков центрирует свое внимание на понимании Софии, которая позже становится таким всеобъемлющим понятием, что оно поглощает все иные категории в философских построениях Булгакова.

Проследим разные аспекты идеи Софии у Булгакова. Уже в "Философии хозяйства" "душа мира" именуется Софией, но здесь же мы узнаем, что "мир потенциально софиен, актуально же он хаотичен; в своем вневременном бытии он есть сама София... мир удален от Софии не по существу, но по состоянию". Космологический аспект Софии меняется постепенно уже в "Свете Невечернем". По-прежнему еще "тварь есть всеединство", т.е. понятие всеединства все еще имеет смысл чисто космологический, но тут же проступают и новые мотивы. "Тайна мира, - пишет Булгаков, - в женственности... зарождение мира есть действие всей Св. Троицы, в каждой из Ее Ипостасей простирающееся на восприемлющее Существо, вечную женственность, которая через это становится началом мира. И она есть "четвертая ипостась".

Одна из современниц Булгакова (Евгения Герцык), знакомая с ним в пору его философского расцвета, пишет, что "цельного представления о его мировоззрении" у нее никогда не было. "Причина может быть и в том, что цельности не было и в нем самом". Булгакову "не хватало мужества пристрастий - или же оно давалось ему нелегко, с мукой".

Заключение

Итак, новейший религиозный идеализм в России конца XIX - начала XX в., вместе с общественной деятельностью его главных представителей, получил в историографии несколько определений: "новое религиозное сознание", "богоискательство", "веховство", "духовный ренессанс начала XX века". Исторически первым (до первой русской революции) возникло понятие "новое религиозное сознание", обозначившее лидирующую группу религиозных идеалистов (Мережковский, Бердяев, Розанов, Булгаков и др.).

"Новое религиозное сознание" лишь у истоков несло на себе печать замкнутости и кружковщины. Очень скоро оно стало воспринимать себя не как связанное с какими-либо университетско-академическими потребностями и кругами, не как философскую школу или направление, а в качестве выразителя духовного состояния общества, его самочувствия и самосознания, его здоровья и болезни одновременно.

Булгаков противопоставляет образу героя образ подвижника, верующего христианина, который чувствует лишь свою ответственность перед Богом и смиренно выполняет свой долг, видя в себе орудие Промысла.

Можно спорить о наличии и жизнеспособности такого опыта на нашем пространстве, но важнее обратить внимание на характер горизонта, ради которого готов умереть герой.

"…Не следует забывать, - писал в 1904 году Булгаков,-что в наш рационалистический век и самая пламенная религиозная вера должна получить философское оправдание и закалиться в горниле философских сомнений. Поэтому философский идеализм есть необходимый путь к религии, представляет станцию, которой не может миновать современный человек в своем стремлении к религиозному мировоззрению".

Литература

1. Бердяев Н.А. Истина и Откровение. - СПб.: РХГИ, 1996. - 384 с.

2. Булгаков С.Н. Первообраз и образ: Сочинения: в 2т. - Т.1. Свет невечерний. СПб.: ООО "ИНАПРЕСС; М.: "Искусство", 1999. - 416 с.

3. История философии: Запад - Россия - Восток: (Кн. четвертая. Философия ХХ в). - М.: "Греко-латинский кабинет", 1999. - 448 с.

4. Коплстон Ф. История философии ХХ век/Пер с англ. Сафронова. - М.: ЗАО Центрполиграф, 2002. - 269 с.

5. Новая философская энциклопедия. В 4 т. / Ин-т философии РАН, Нац. общ. фонд. - М.: Мысль, 2001. - Т.3.

6. Новейший философский словарь/ 2-е изд., переработ. и дополн. - Мн.: Интерсервис; Книжный дом, 2001. - 1280 с.

7. Философы двадцатого века: Книга первая.2-е изд. - М.: Издательство "Искусство ХXI век", 2004. - 367 с.

8. Шестов Л. Киркегард и экзистенциальная философия. - М.: Прогресс - Гнозис, 1992. - 304с.

9. Лосев А.Ф. Владимир Соловьев и его время.М. "Прогресс", 1990г. - 512с.

10. Сто русских философов. Библиографический словарь. Сост. и ред.

11. А.Д. Сухов, М., "Мирта", 1995 г. - 320 с.

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

По дисциплине «Философия»

По теме: «С.Н. Булгаков»

Введение

1. Легальный марксизм

2. Религиозная философия

3. Богословие

Заключение

Список используемой литературы

Введение

С. Булгаков (1871–1944) – философ, богослов, экономист, совершивший сложный переход от марксизма к идеализму и к христианству.

Творчество выдающегося русского религиозного философа и богослова Сергея Николаевича Булгакова непросто для понимания. Это был мыслитель, руководствовавшийся прежде всего религиозной интуицией, зачастую не доводя своих идей до полной ясности. Его взгляды и направление творческого поиска не раз претерпевали изменение.

Сергей Николаевич Булгаков принадлежал к исконному священническому роду. Он родился 28 июня 1871 г. в г. Ливны Орловской губернии в семье провинциального кладбищенского священника. В скромном родительском доме царила атмосфера благочестия и устроенности церковного быта. В детские впечатления мальчика вошли и возвышенная красота литургии, и естественная гармония природы родных мест.

Булгаков – личность творческая, ищущая, развивающаяся. В своем развитии его социальные воззрения прошли ряд периодов, а именно: легальный марксизм (1896–1900); религиозная философия (1901–1918); богословие (1919 – до конца жизни). Отметим, что периоды хронологически накладываются друг на друга, так что не всегда можно четко указать точку конца одного периода и начала другого. Скорее Булгаков вынашивал ряд заветных идей, борющихся между собой и вытесняющих друг друга, но часто совмещающихся по времени.

1. Легальный марксизм

В 1884 г. после окончания духовной школы Булгаков поступил в Орловскую духовную семинарию. Однако казенный дух этого учебного заведения, его формальная религиозность разочаровали Сергея, и в 1888 г. он оставил семинарию, надолго отдалившись от религии. Пережив настоящий кризис веры, Булгаков избрал, как ему казалось, наиболее верный путь: он решил посвятить жизнь гуманитарным и экономическим наукам, основательно заняться политической экономией, а точнее марксистским направлением в ней. После двухлетнего пребывания в Елецкой гимназии он поступил на юридический факультет Московского университета. Окончив университет в 1894 г., Булгаков остался на кафедре политической экономии и статистики, чтобы заняться научной работой. В это время он начал публиковать первые научные работы на темы социологии и политэкономии. Большинство из них, в частности книга «О рынках при капиталистическом производстве», были пронизаны марксистскими идеями. В целом же марксизм на семнадцать лет (с 1890 по 1907 гг.) определил мировоззрение Булгакова, хотя, по существу, это было насилие над его душой, поскольку по-настоящему Сергея Николаевича влекли философия и литература. Но молодой ум не сумел отойти на первых порах от модной в ту пору «интеллигентской религии». Марксизм в то же время представлялся русской молодежи научно обоснованным социальным идеализмом, залогом равенства, свободы и прогресса.

В 1898 г. Булгаков женился на Елене Ивановне Токмаковой. Получив стипендию для продолжения научной работы и подготовки к профессорскому званию, чета Булгаковых уехала на два года в Германию, родину социал-демократии и марксизма. Там Сергей Николаевич написал магистерскую диссертацию – двухтомный труд «Капитализм и земледелие», который увидел свет в 1900 г. и сделал автора одним из наиболее авторитетных теоретиков марксизма.

2. Религиозная философия

Как ни парадоксально, но именно желание «верой и правдой служить марксизму» привело к обратному – разочарованию во всех его идеях и постепенному переходу к религии, к вере. Ее Булгаков начат сначала робко, а затем все смелее пропагандировать к великому негодованию своих вчерашних единомышленников. Об этом драматическом периоде во внутренней идейной жизни Булгаков писал в «Автобиографических заметках»: «В сущности, даже в состоянии духовного одичания в марксизме, я всегда религиозно тосковал, никогда не был равнодушен к вере. Сперва я верил в земной рай, но трепетно, иногда со слезами. Потом же, начиная с известного момента, когда я сам себе это позволил и решился исповедовать, я быстро, резко, решительно пошел прямо на родину духовную из страны далекой: вернувшись к вере в «личного Бога» (вместо безличного «идола прогресса»), я поверил в Христа, Которого в детстве возлюбил и носил в сердце, а затем и в Православие». С этого времени у Булгакова начался второй период духовной биографии, который можно назвать «религиозно-философским».

В 1901–1906 гг. чета Булгаковых жила в Киеве, где Сергей Николаевич преподавая в политехническом институте и университете, будучи профессором политэкономии. Преподавательская деятельность сопровождалась активной творческой работой. В это время вышли его книга «Два града» и сборник статей «От марксизма к идеализму», обозначивший переход от ставшего чуждым течения к идеалистической философии. Все большее влияние на Булгакова оказывают русские религиозные философы, особенно Вл. Соловьев, которому Сергей Николаевич посвятил ряд статей, сравнив основоположника русской религиозной мысли с великим немецким философом Шеллингом.

В 1906 г. Булгаков переехал в Москву, где преподавал политэкономию в Коммерческом институте в качестве приват-доцента. В этот период заметна и его роль в общественной жизни: Сергей Николаевич – активный участник религиозно-философского общества, депутат Второй Государственной Думы, автор многих публикаций на общественно-политические темы в журналах «Новый путь», «Вопросы жизни», сборнике «Вопросы религии», активный сотрудник в книгоиздательстве «Путь», где в 1911–1917 гг. выходили серьезнейшие произведения русской религиозной мысли.

К важнейшим событиям в жизни Булгакова тех лет следует отнести и дружбу с П. Флоренским, чье религиозно-философское мировоззрение бывшему теоретику марксизма становилось с каждым годом все более близким. Не случайно в знаменитых «Вехах» появилась статья Булгакова «Героизм и подвижничество», в которой он призвал интеллигенцию к отрезвлению, отходу от стадной морали и утопизма ради духовного осмысления и конструктивной социальной позиции.

Параллельно с лекциями и статьями на религиозные темы у Булгакова появились и другие мотивы в творчестве, свидетельствующие о серьезном подходе к научным и философским проблемам. В докторской диссертации «Философия хозяйства», написанной в 1912 г., и монографии «Свет Невечерний» (1917 г.) уже проявились основы собственного учения, идущего в русле взглядов Вл. Соловьева и П. Флоренского, и ряд собственных идей, питаемых православной религиозностью.

Книгу «Свет Невечерний», которую сам Булгаков в предисловии назвал «собраньем пестрых глав», можно считать основополагающим трудом русской религиозной философии. В ней он попытался воспроизвести религиозные созерцания, связанные с жизнью в православии. Одно только предисловие, занимающее 119 страниц и посвященное проблемам религиозной гносеологии и методологии, является само по себе трактатом о предпосылках богословского мышления.

3. Богословие

Книга «Свет Невечерний» определила начало третьего, собственно богословского периода творчества Булгакова. В 1917 г. он принял участие в работе Всероссийского Поместного Собора, восстановившего в стране патриаршество.

А спустя год принял важное для себя решение – стать священником. Мысль о принятии сана зрела у Сергея Николаевича давно. Но, как он позже писал в «Автобиографических заметках»: «на этом пути стояли разные препятствия. Первое из них – это привычки и предубеждения среды и даже самых близких. В среде интеллигентской, где безбожие столь же естественно подразумевалось, принятие священства, по крайней мере в состоянии профессора Московского университета, доктора политической экономии и проч., являлось скандалом, сумасшествием или юродством, во всяком случае самоисключением из просвещенной среды… Но существовало для меня еще препятствие, силами человеческими непреодолимое: то была связь православия с самодержавием, приводившая к унизительной вредоносной зависимости церкви от государства. Чрез это я не мог перешагнуть, не хотел и не должен был. Это препятствие внезапно отпало в 1917 г. с революцией: церковь оказалась свободна, из государственной она стала гонимой».

В Троицын день 1917 г. о. Сергий, с благословения патриарха Тихона, был посвящен епископом Феодором Волоколамским в диакона, а в Духов день – в сан пресвитера. С этого времени о. Сергий начал играть видную роль в церковных кругах, активно участвуя в работе Всероссийского Поместного Собора Православной церкви и близко сотрудничая с патриархом Тихоном.

Октябрьскую революцию о. Сергий воспринял отрицательно, откликнувшись на нее диалогами «На пиру богов». В этой работе судьба России была им представлена в ключе тревожной непредсказуемости и апокалиптических видений. В написанных в тревожный 1920 год сочинениях «Философия имени» и «Трагедия философии» о. Сергий подверг пересмотру свой взгляд на философию и христианство, придя к выводу о том, что христианское умозрение способно выразиться без искажений исключительно в форме догматического богословия. Последнее и стало с тех пор основной сферой его деятельности.

В годы гражданской войны о. Сергий уехал из Москвы, поскольку семья его находилась в Крыму, а из университета он был исключен за принятие священства. Ему удалось добраться до Крыма, где он и оставался до конца декабря 1922 г., когда вместе с группой видных русских ученых и философов был выслан за границу. После недолгого пребывания в Константинополе, в мае 1923 г. о. Сергий занял должность профессора церковного права и богословия на юридическом факультете Русского научного института в Праге. Вскоре при его активном участии был успешно осуществлен проект создания в Париже Богословской академии (Православного богословского института). С его открытия в 1925 г. и до самой своей кончины Булгаков был его бессменным деканом, а также профессором кафедры догматического богословия. Под его руководством Сергиево Подворье, как называли комплекс институтских строений с храмом во имя преподобного Сергия Радонежского, выросло в крупнейший центр православной духовности и богословской науки в зарубежье.

Помимо дел, связанных с институтом, и помимо богословского творчества, о. Сергий уделял большое внимание еще двум сферам: духовному руководству русской молодежью и участию в экуменическом движении. Центральным руслом религиозной активности русской молодежи за рубежом стало Русское христианское движение, о. Сергий был одним из главных его отцов-основателей. В работу экуменического движения о. Сергий включился в 1927 г. на Всемирной христианской конференции «Вера и церковное устройство» в Лозанне. До конца 30-х годов он принимал участие во многих экуменических начинаниях, став одним из влиятельных деятелей и идеологов движения.

В Париже о. Сергий приступил к созданию целостной богословской системы под названием «О Богочеловечестве». На этой волне богословского вдохновения им была создана уникальная трилогия о Христе – первый том «Агнец Божий», второй том о Св. Духе «Утешитель» и третий том под названием «Невеста Агнца», увидевший свет уже после смерти о, Сергия в 1945 г. По словам современного немецкого исследователя богословия Р. Шленски, «трехтомный труд С.Н. Булгакова является единственной современной догматикой восточной церкви, в которой все вероучение продумано и изложено с огромной систематической силой и своеобразием».

Однако в 30-е и 40-е годы XX в. далеко не все критики и богословы восприняли труд о. Сергия однозначно. В частности, Московская патриархия осудила многие его положения и обвинила Булгакова в ереси. Отвечая на критику, он заявил, что его богословские труды затрагивают лишь богословское истолкование догматов Православной церкви, но не противоречат их действительному содержанию.

В защиту о. Булгакова горячо выступил Н. Бердяев, который опубликовал в журнале «Путь» статью «Дух Великого Инквизитора (по поводу указа митрополита Сергия, осуждающего богословские взгляды о. С. Булгакова)», Бердяев писал о том, что указ имеет гораздо более широкое значение, чем спор о Софии, в нем затрагиваются судьбы русской религиозной мысли, ставится вопрос о свободе совести и о самой возможности мысли в православии.

В 1939 г. у о. Сергия был обнаружен рак горла. Он перенес тяжелые операции, побывал на пороге смерти и в значительной степени утратил способность речи. Начавшаяся мировая война ограничила сферу деятельности Булгакова. Но до последних дней жизни в оккупированном Париже он не прекращал служить литургию и читать лекции, а кроме того, работать над новыми сочинениями. Умер Сергей Николаевич Булгаков 13 июля 1944 г.

Заключение

По отношению к социальным проблемам христиане обычно занимают две противоположные позиции. Одни считают, что дело спасения человека совершается в глубинах души, и устроение общества к этому вовсе непричастно. Спастись можно при любом социальном строе, ибо всегда есть возможность и углубленной молитвы и проявления актов милосердия. Разговоры же о влиянии социального строя, лишь обличая земной характер помышлений, являются соблазном, который следует всячески избегать. Другие, наоборот, считают, что социальная сфера совсем небезразлична для спасения человека. Бог сотворил человека существом социальным, и потому духовное возрастание человека требует преображения социального строя. Церковь не может замкнуться в себе, она должна активно работать над созиданием новых общественных отношений, отвечающих заповеди христианской любви.

Булгаков, без сомнения, исповедывал вторую позицию. Более того, можно утверждать, что он постоянно боролся с первым образом мыслей. Правда, он не бросался на своих оппонентов с обличающими филиппиками. Скорее он старался противопоставить им более продуманную концепцию, глубже осмыслить основы христианской социальности. Но весь его непростой путь свидетельствует, что он никогда не уходил в духовный затвор личного спасения, но, будучи и социологом-экономистом, и философом, и богословом всегда исповедывал убеждение, что социальная человеческая деятельность есть богоугодная и благословенная, а потому необходимая сфера жизни человека. Эта мысль – как бы лейтмотив всей булгаковской социологии.

Учение о. Сергия прошло в своем развитии несколько этапов, которые, разнясь по форме и отчасти по источникам, влияниям, вместе с тем прочно связаны единством центральных понятий. На всем своем пути это есть учение о Софии и Богочеловечестве, христианское учение о мире и его истории как воссоединении с Богом. Мысль о. Сергия развивалась от экономической проблематики и философского учения о хозяйстве («Философия хозяйства») к общему учению о материи и о мире, уже въявь опирающемуся на определенные постулаты о связи мира и Бога, но еще не делающему сами эти постулаты предметом особого анализа («Свет Невечерний»), и, наконец, к развернутой богословской системе, дающей окончательное решение исходной задачи: укореняющей мир в Боге и вместе с тем прямо следующей христианскому откровению и догматике.

Учение о мире начинается у Булгакова с учения о творении. Суть тварности раскрывает вопрос: из чего создан мир? Ответ о. Сергия ортодоксально следует библейской традиции: творение мира творение из ничто, чистого небытия и несуществования.

Материю Булгаков рассматривал как «третий род» бытия, наряду с вещами чувственного мира и их идеальными первообразами, идеями. Она есть неоформленная, неопределенная «первоматерия», materia prima потенциально сущее, способность выявления в чувственном. Она выступает как «Великая Матерь Земля» древних языческих культов Греции и Востока. «Земля» и «мать» ключевые определения материи у Булгакова, выражающие ее зачинающую и родящую силу, ее плодотворность и плодоносность.

Булгаков рассматривает бытие мира как процесс, прямо продолжающий источный творческий акт Бога непрестанно длящееся творение, совершаемое при непременном активном участии самой материи.

Вместе с тем, помимо своего софианского ядра, система Булгакова содержит немало плодотворных идей и разработок. В согласии с концепцией Богочеловечества она развивает учение о мировом процессе, который во всей совокупности, от акта творения, через пребывание в падшести и до финального Преображения, представляется как «Богочеловеческий процесс», воссоединение твари с Богом. В этих рамках возникает целый ряд частных учений о различных сторонах жизни мира. Раньше и полнее всего у Булгакова развито учение о хозяйстве, в сферу которого включается и экономическая, и научно-техническая деятельность человека. Отражая двойственную природу падшего бытия, хозяйство совмещает в себе «труд познавания и действия», в котором раскрывается софийность мира, и «рабство ничто», служение рожденной падением природной необходимости. Важное место в Богочеловеческом процессе принадлежит искусству. Булгаков трактует его как способность увидеть и показать софийность мира, ибо одно из главных имен Софии Красота. Но как все в падшем бытии, искусство несет и печать ущербности: оно стремится и не может стать теургией, действенным преображением мира. Аналогично анализируются феномены пола, творчества, власти и др.: Булгаков усматривает всюду как софийное, благое начало, так и печать падшести, небытия. В последние годы сюда присоединяется анализ «последних вещей», смерти (Софиология смерти // Вестн. РСХД. 1978, №127; 1979, №128) и конца мира (эсхатология «Невесты Агнца»).

Рассматривая мир под знаком динамики, процесса, учение Булгакова о мире представляется в целом как теология истории, где в центре находится София как Церковь, поскольку «Церковь действует в истории как творящая сила» (Невеста Агнца, с. 362), и Богочеловеческий процесс может быть понят как становление всего мироздания Церковью. В общем же своем типе и облике, в ряде ведущих мотивов и идей его система напоминает большие теологические системы современного западного христианства.

Список используемой литературы

1. Васильева Е.К., Пернатьев Ю.С. 100 знаменитых мудрецов, Харьков, «ФОЛИО», 2003 г.

2. Сомин Н.В.С.Н. Булгаков: логика развития социально-экономической мысли

3. Философия XX века. Учебное пособие. М., ЦИНО общества «Знание» России, 1997 г. – 288 с.

4. Хоружий С. Русская философия. Малый энциклопедический словарь, М., 1995 г.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

БУЛГАКОВ Сергей Николаевич (1871-1944) - русский религиозный философ. Основные работы: «Два града», «Философия хозяйства», «Свет невечерний», «Купина неопалимая», «О Богочеловечестве», «Философия имени». Как и многие его современники, Булгаков С. Н. в ранние годы увлекался марксизмом, однако считал необходимым «поверять Маркса Кантом». Булгаков остро ставил вопрос о теории прогресса и считал, что социальный идеал должен формулироваться как религиозно-метафизическая проблема. Такой подход способствовал обращению к философии «всеединства» В. С. Соловьева, стремившегося создать систему, в которой наука, философия и религия внутренне и органически связаны друг с другом. Находясь на позиции трансцендентального идеализма, Булгаков в процессе познания признавал значение интуиции, которую он отождествляет с верой. Для него рационализм дорог как критицизм, а о корнях бытия может поведать только откровение, которое затем может получить философскую обработку. Мир сотворен Богом - это аксиома веры. Принцип антино мизма в мышлении как единство логического и алогического имел для Булгакова коренное значение. Метафизика «всеединства» привела к его софиологии, разрабатываемой П.Флоренским. Булгаков идет от космоса к Богу, основы его философских построений лежат в космологии, поэтому у Булгакова остается различие между абсолютом и космосом. София, как идеальная основа мира, стоит между абсолютом и космосом, как некое «третье бытие», соединяющее в себе и божественную и тварную природу. Мир принадлежит самому себе, он действительно имеет в себе творящую и движущую силу. Космос есть живое, одушевленное целое, поэтому Булгаков выдвигает понятие «Души мира», которая, содержа в себе все, является единящим центром мира, это энтелехия мира. София выступает как вечная женственность и материнское лоно бытия, как четвертая ипостась. Мир идей, содержащийся в Софии, существует для тварного мира не только как его основа, но и как норма, предельные задания. Понятие Софии у Булгакова раздваивается, так как при творении мира осуществляется создание в Софии двух центров - неба и земли, что и создает различение Софии божественной и Софии космической, то есть потенциальной софийности мира и Софии как идеальной основы мира. Впоследствии София божественная, сопринадлежная абсолюту, и София тварная окажутся тождественны. Этика Булгакова связывает существование зла с «ничто», которое врывается в осуществленное уже мироздание, как хаотизирующая сила. Он готов признать, что бытие в его свободе не софийно, что и создает возможность зла. Человек - центр мироздания, единство микрокосма и макрокосма, природа только в человеке осознает себя, очеловечивается. Выдвигает человечество как целое, в качестве подлинного субъекта творческой деятельности. Искупление греха - это и есть путь человека. Булгаков считает, что все социальные отношения, культура, экономика, политика, человеческое творчество и познание должны быть перестроены на религиозных началах. Булгаков разрабатывает проблемы философии хозяйства, считает, что необходимо понять мир как объект трудового, хозяйственного воздействия. Проблема философии хозяйства - о человеке в природе и о природе в человеке. Булгаков анализирует жизнь как первоначало хозяйства, которое всегда есть борьба жизни и смерти, свободы и необходимости, механизма и организма.

Размещено на http://www.allbest.ru/

КАФЕДРА ФИЛОСОФИИ И КУЛЬТУРОЛОГИИ

по дисциплине «Философия» на тему:

«РЕЛИГИОЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ СЕРГЕЯ НИКОЛАЕВИЧА БУЛГАКОВА»

Введение

История всей русской философии не раз была предметом анализа исследователей. Первый опыт определения специфики русской философии принадлежит Гавриилу Воскресенскому- профессору Казанской духовной академии. В 1839-1840 годах он опубликовал многотомную отечественную « Историю философии» .

Уже в конце XIX появляются работы таких известных исследователей как: А.И Введенского, А. Ф Лосева, Г.Г Шпета, Б. В Яковенко. Они рассматривали историю и специфику русской философии. Их оценки были неоднозначный, и содержали в себе много критических высказывании. Многие из них находились на позиции евроцентризма и не смогли верно определить роль и значение русской самобытной мысли. Сводя значение философии лишь к гносеологическим проблемам, они делали вывод об отсутствии в России развитой формы философской рефлексии.

Все выше перечисленные исследователи помимо русской религиозной философии, придавали большое значение и русской религиозной философии. Все по-разному относились к русской религиозной философии, но подчеркивали, что она имеет очень большое влияние на философию в целом.

В советский период религиозно ориентированные течения получали негативную оценку, и они рассматривались как « помехи».

Не издавалось никакой литературы, исключением являлись пособия А. А Галактионова и П.Ф Никандрова. Авторы хоть и придерживались марксистского взгляда на историко-философский процесс, в то же время излагали и концепции русских идеалистов, конечно, с критических позиций.

Несмотря на то, что на сегодняшнее время, все трудности остались позади, проявление творческой мощи отечественных мыслителей, русская религиозная философия, ждет целостного анализа.

Соотношение религиозных и философских взглядов того или иного исследователя, сосуществование догматической обязательности со стремлением к свободному философскому исследованию, пути философизации православного богословия, оценка идей русской религиозной философии представителями официальной церкви, взаимоотношение духовно-академической и религиозно-философской традиции и другие важные элементы до сегодняшнего дня изучены недостаточно.

1. Феномен русской религиозной философии

Изучение такого феномена как « русская религиозная философия» предполагает раскрытие этого понятия, выявление его специфики по отношению к « православной мысли» или « православной философии». Наиболее близким к русской религиозной философии является « православная мысль». Это достаточно объемное и не имеющее четкого определения понятие, но можно выделить его широкое и узкое направление.

В первом случае это может быть православно направленные художественные произведения, литературные труды и другие формы проявления духа.

В узком значение слова-взгляды, которые вписываются в контекст догматики, церковной доктрины, которые являются собственно православными. Следует подчеркнуть, что церковность, не значит одинаковость, потому что для православия характерно признание принципа сборности или, по другому, « единства во множестве» .

Следовательно, русская религиозная философия- часть православной мысли, понимаемой в широком смысле этого термина.

В православной мысли можно выделить различные течения: консерватизм, новаторство, модернизм и многие другие.

Для богословия имеется единая основа, но это единство не упраздняет индивидуальных особенностей мыслителей. У каждого своеобразная трактовка. Поэтому в рамка православия могут существовать такие разные мыслители как А. С Хомяков, П. С Казанский, П. А Флоренский, В.Н Лосский и С.Н Булгаков.

При анализе религиозной философии, необходимо изучить два стереотипа, которые устойчиво присутствовали в историко-философских изысканиях.

Первый, как уже отмечалось, связан с европоцентризмом, который неразрывно связан с историей западной Европы. Принятие православия славянским народом, с точки зрения некоторых мыслителей, приводит к застою в сфере мысли, ибо на славянской почве христианство лишена плодотворного влияния, по сравнению с европейцами. Исходя из такой трактовки православия, следует признать, что ничего творчески оригинального, в истории русской религиозной философии, создано быть не может. Стоит отметить, что не только иностранные мыслители, приводили такие выводы, но и ряд отечественных мыслителей, сводились к такому мнению.

По мнению П.Я Чаадева, самостоятельная умственная работа, несвойственна в русском обществе. Естественно, в современном обществе, трактовка была изменена, но суть осталась неизменной. Русская философская традиция- отклонение от магистрального пути развития человеческой мысли.

Тема специфики русской философии, её познавательных и социальных функции,является, по сути, неисчерпаемой. При этом очень важно, какой ценностной ориентации придерживается ученый, анализирующий историю отечественной философии. Например, П. А Флоренский, специально отмечал, что в отличии от естествознания, имеющего дело с делом безразличным к духовной культуре, в исторических науках, и науках о культуре, предметом изучения выступает духовная ценность. Исходя из этого, он находит в русской религиозной философии,совершенно противоположные черты.

Второй стереотип связан с просветительской традицией, рассматривающей эпоху Средневековья, как время « мрачного и тусклого существования» , как своеобразный, летаргический сон интеллекта.

Христианский универсализм, обращенность к людям всех нации не отменяет национальных компонентов, имеющихся в реальной церковной мысли. Следовательно, историческое бытие религии, неразрывно связан с историей того или иного этноса.

Несомненно, ведущую роль в русской религиозной философии играет органическая религия. Она является духовной основой, на базе которой, формируются особенности национальной психологии, культуры. Органическая религия оказывает существенное влияние на процесс развития общества. Она выступает важной интегрирующей силой для этноса, она сплачивает его на основе традиции, сохраняет и развивает национальное самосознание.

Для русских органической религией является православие, в силу этого история отечественного философствования неотделима от истории русского православия. Естественно поэтому, что особенности православия наложили отпечаток на русскую философскую традицию, которого нет в философских школах, ориентирующихся на западное христианство, ибо оба этих направления имеют ряд принципиальных отличия. Поскольку идейной основой отечественной философии является восточное христианство, постольку именно взаимоотношения любомудрия с православием, которое носило различный характер в ходе истории, и определяет периодизацию русской религиозной философии.

Первый этап (XI-XVII)- русская средневековая философия - проходил под доминантым влиянием православных установок; второй этап(XVIII -XIX), в этот период появляется самостоятельная светская философия, прежде всего как часть просветительской идеологии, оппозиционной по отношению к исторической Церкви; третий этап(XIX-XX)- характеризуется созданием самобытной русской религиозной философии, опирающейся на синтез православной традиции с высокоразвитыми формами философского мышления; наконец, современная религиозная философия, представленная, прежде всего как православная философия.

Множество различных исследователей, как русских,так и зарубежных, были заняты поиском правильным течение русской религиозной философии. Как уже было сказано выше, такими исследователями были В.С Соловьев, Н.А Бердяев, Д.А Андреев, Л.Н Толстой, С. Н Булгаков.

Меня очень заинтересовали исследования Сергея Николаевича Булгакова в области русской религиозной философии, поэтому тема моего реферата звучит как « Русская религиозная философия С. Н Булгакова».

Сергей Николаевич Булгаков родился в июне 1871 года в семье священника. Он получил хорошее образование, учился в Ливенском Духовном училище и в Орловской Духовной семинарии.

Помимо этого он окончил юридический факультет Московского университета.

В 1906 годах С.Н. Булгаков окончательно выбирает религиозно-философский путь, принимает участие в знаменитом сборнике "Вехи" , в 1911 году на свет выходит сборник статей "Два града". В 1912 году появляется книга "Философия хозяйства", в которой автор рассматривает всю проблематику политэкономии и социальной философии, с точки зрения философии религии. Продолжением этой работы стала книга «Свет невечерний».

2. Генезис философских взглядов С.Н Булгакова

2.1 Путь от марксизма до религиозного православия

Идейное наследие философских взглядов Булгакова уже давно привлекает внимание и анализируется многими как светскими, так и религиозными исследователями. Но все - таки, существует ряд тем, которые изучены недостаточно. Это такие проблемы как понимание мыслителем богословского творчества, сборности, историософии.

По работам Булгакова становится видно, что философ прошел трудный путь от марксизма к идеализму, а затем к религиозно-провославному миропониманию. Творчество мыслителя можно разделить на три этапа:

До 1903 г- марксистский, характеризуемый интересом по преимуществу к социально экономическим вопросам.

1903-1925г-религиозно-философский.

После 1925г-богословский, связанный прежде всего с экклезиологической и софиологической проблематикой.

Следует отметить, что в марксистский период, когда для него материалистическое понимание истории, является необходимым условием введения « социальных явлении в систему научного опыта» , он признает недостаточную разработанность марксистской социологии.

3.2Религия и марксизм с точки зрения Булгакова.

В дальнейшем, Булгаков, понимал, что поиски аналогии марксизма, оборачивается подрывом веры. Исходя из этого, он опубликовал статью

« Основные проблемы теории прогресса», в котором он выступает против позитивистского и материалистического мировоззрения, так-как человек не может жить одной точной наукой, потому что потребность в «метафизике и религии неустранимы и никогда не устранялись из жизни человека».

Переоценка позиции сопровождалось у Булгакова двумя очень важными выводами.

Во-первых, невозможно установить исторические закономерности, и в логическом порядке описать исторический процесс.

Во- вторых вера в абсолютный смысл жизни человечества приводит к « порочному кругу».

На этом этапе мыслитель Сергей Николаевич Булгаков, начал отходить от марксизма и начал распространять принципы религиозно- идеалистического мировоззрения на онтологию и гносеологию.

Одной из наиболее трудных проблем в философии, решением, которого, занимались очень многие мыслители, является вопрос о соотношении единой природы духа и многоликости мира.

Другими словами, необходимо сказать, как в бытии сочетается единство и множественность, духовная общность и неповторимая индивидуальность.

Тут Булгаков делает упор на софийность мира, которая подчеркивает единый источник всего существующего, которым выступает Бог.

В результате, он, приходит к выводу, что « единство осуществляется только во множестве».

Булгаков вслед за В.С Соловьевым считал индивида « проводником всеединяющего божественного начала в стихийную множественность» .

Однако в человеческой природе проявляется « болезнь бытия», так как она в своей индивидуальной стихии вырывается из софийского единства. Именно этот процесс отрыва личности предопределяет специфику человеческого познания.

Идеалом знания у Булгакова, выступает не рациональная система, которая опирается на аргументы рассудка, а синтезированное образование, которое стремится соединить реальное с идеальным, рассудочное с эмпирическим, материальное с трансцендентным. Выразить суть « организм-идеи» невозможно, поэтому « разум упирается в антиномии» . Антиномизм не должен порождать скептицизм. В этой сфере Булгаков не соглашается с западноевропейской мыслительной традицией, которая ставит « философию выше религии » . Правильное соотношение между ними заключается в том, что « религия, как откровение, как учение не рационалистическое, но догматическое или миротворческое, предшествует философии, поскольку стоит выше нее» . Но, тем не менее, русский мыслитель не отрицает значение науки для общества. С его точки зрения,наука находит свое оправдание, если её рассматривать как « общественный трудовой процесс, который направлен к получению знаний, нужных для существования человека.

3.3Сферы человеческого познания.

По мнению Булгакова, существуют три главные сферы человеческого познания: религиозная, философская и научная. Между ними прослеживается четкая субординация, если двигаться снизу вверх, то это путь от науки через философию к религии.

Следовательно, богословская, философская и научная сферы познания, для того чтобы выполнить свое предназначение, то есть сделать человека « причастным софийным началам» должны иметь не только гносеологичекие, но и определенные ценностные ориентиры. Для Булгакова эти ценностные ориентиры задаются православием.

3.Богословско-философские темы Булгакова

В послереволюционный период Русская православная церковь оказалась в очень не простом положении. Беспрецедентное давление тоталитарной власти, привело к тому, что многие образованные верующие отреклись от религии. К тому же, массовые эмиграции, за рубежом оказались многие видные священнослужители. Все это приводит церковь к образовательному спаду. В церкви остались лишь те, которые не мыслили своей жизни вне православия. В послереволюционные годы преобладали сторонники православного консерватизма.

Следует так же отметить, что массовые, необоснованные репрессии, которые обрушились, на представителей церкви, практический исключили богословское творчество из духовной жизни.

За границей, в условиях инословного окружения и на фоне тех изменений, которые были в Советском союзе, остро встал вопрос о « верности православному церковному преданию».

При решении таких проблем в зарубежном православии выявили два подхода.

В первом случае предание понимается как неподвижное и неизменное состояние веры.

Во втором случае предание понимается « как живущее и развивающееся в истории» учение.

С точки зрения Булгакова, отечественные представители претендуют на « выражение полноты православного учения», однако в действительности вера, не может охватить все стороны нравоучения. Тогда мыслитель, обращается к термину теологема.

3.1 Теологема и догматика

Теологема, то есть, частичное богословское мнение, и она не должна претендовать на безошибочность и всеобщую обязательность. По словам Булгакова « область догматики не должна совпадать с наличными догматами» . Из этого следует, что догматика должна опираться не только на символ веры, но она может « восполняться из других источников, помимо из прямых и обязательных догматических определении» .

Этот процесс предполагает искания догматики, то есть борьбу богословских мнений, которые существует уже достаточно долгое время.

В связи с этим возникает несколько вопросов: о критериях богословской истины, о догматическом развитии, о соотношении догматизма и богословского мнения.

Сергей Николаевич Булгаков глубоко изучал эти проблемы, он понимал, что вопрос об истинности того или иного церковного положения, то есть вопрос о непогрешительном авторитете Церкви представляет собой исключительную трудность в постановке и обсуждении и,может быть невозможность для окончательного теоретического развития.

Католики, приписывают высший авторитет в вопросах вероучения и приписывают непогрешимость римскому папе. Протестантизм же объявляется религией возродившейся личности, то есть, через свое обоснование, найти себя и через себя стать церковью.

Булгаков подчеркивает « что протестантизм оказывается « эго-папизмом, в котором каждый….хочет быть для себя папой притязая, следовательно, на непогрешимость в делах веры» . У Булгакова критика католицизма и протестантизма во многом опирается на аргументы, которые выдвинул А.С Хомяков. Все их рассуждения сводятся к тому, что папизм и протестантизм во многом схожи друг с другом, несмотря на имеющиеся различия.

Помимо этого, при оценке православия, Булгаков так же опирается на доводы А.С Хомякова. Он считает сборность высшим проявление религиозного сознания, определяя ее как « единство во множестве». Для него слова сборность и истинность совпадают, быть сборным - значит « быть в истине, а значит познавать её» . Эти принципы, наиболее адекватно, а выраженные в православии, но они противостоят католическому авторитаризму, так и протестантизму. Поэтому непонимание православной церковности, исходит из игнорирования соборности при рассмотрении догматических исканий.

Сложность раскрытия соборности, состоит в том, что « понятие языка, не вполне выражает сущность познаваемого», к тому же проявления « единства во множестве » многообразна в религиозной сфере. Наиболее общая классификация церковной соборности, по мнению Булгакова, является выделение в ней внешней, количественной и внутренней, качественной.

Внешнее понимание соборности обращает внимание на связь церкви с соборами, то есть « определяя церковь как содержащее учение всеселенских и поместных соборов» . Оно так же подчеркивает мысль о том, что « церковь собирает, включает в себя все народы и простирается на всю вселенную».

Поскольку и соборы и география распространения христианства зависят от исторических условий, от духовных запросов того времени. Внешнее проявление соборности проявляется человеческим фактором.

Внутренне, в определении соборности делается акцент на то, что она очень близка к истине. Эта истина имеет трансцендентный характер, она не зависит ни от каких условий,человеческих жизней.

Качественная сторона соборности имеет в своем основании учение о Троице: Бог един и в то же время существует в трех ипостасях, каждая из которых обладает определенными качествами. В Троице « единство во множестве» находит свое наиболее полное, абсолютное выражение, поэтому « Святая Троица есть предвечная соборность» . В ней содержится вся полнота самораскрытия. И в то же время вся «полнота единства». При этом «в Святой Троице совершается то,что невместимо для тварного сознания» , так как проявить её идею, раскрыть её содержание невозможно.

3.2 Явление Соборности

Для Булгакова соборность является свойством, уходящим в « самые недра церковной жизни», и в этой связи к ней нельзя приобщиться при помощи рационалистических построении. При определении соборных истин, необходимо преодолеть противопоставление субъекта и объекта познания.

Православная духовная традиция подчеркивает, что истина это норма бытия, и лишь потом норма сознания. Только при таком подходе можно понять евангельское положении о церкви как столпе и утверждении истины. Поэтому познание соборных истин означает жизнь и существование в истине. Такой подход делает возможным и существенным связь соборности и онтологизма - двух характернейших особенностей русского менталитета. Та истина, которая не преобразует бытие, не может быть названа соборной, и, напротив, « ускоренность истины церковной народ» свидетельствует о её соборном характере.

Внешнее количественное, и внутреннее, качественное стороны соборности несуществуют изолированно друг от друга. Они взаимосвязано как сущность и явление. При этом сущность, отдана человеку на века, явление же носит исторический характер. Известно, что православная догматическое богословие особое значение в раскрытии вечных истин и веры, отводит вселенским собором.

Булгаков стремится внести уточнения в понимании роли вселенских и поместных соборов в жизни восточного христианства. В православии есть опасность диктовать соборные решения как внешний непогрешимый авторитет в делах веры. В этом случае православие сходится с католицизмом, но только вместо непогрешимости папы, объявляется непогрешимым мнение епископов. В обоих случаях, критерии церковной истины находится во вне. Соборная истина принадлежит всему народу и принимается верующими, не по велению собора, а в качестве выражения воли и сознания все церкви. Другими словами, все соборы имеют значения в качестве средства пробуждения и выявления церковного сознания.

Таким образом, по мнению Булгакова, православие не может и не должно знать внешнего вероучительного авторитета. Критерии истинности вероучения может принадлежать только всей полноте экклесии, и в результате станет понятным то, что « церковность есть истинность, а истинность есть церковность» . С точки зрения рационализма, такие тезисы образуют «порочный круг» доказывает то же через то же.

Однако как считает русский мыслитель « этот круг…есть естественный и неустранимые свойства суждения онтологического» .

Отрицание внешнего авторитета, ведет Булгакова к своеобразной трактовке догматов. Ортодоксальное богословие, как уже отмечалось, понимает догматы, значение непререкаемой бесспорной истины, имеющей абсолютный авторитет и не подлежащей критике. Исходя из такой установки, именно символ веры становится критерием истинности церковной мысли, и церковной жизни в целом.

Для Булгакова, догматы, не могут оцениваться как высшая вероучительная формула. Поэтому он считает, что, говоря о догматах, приходится иметь в виду не истинность тех или иных формулировок и определений, а правильность или неправильность их переживаний, которая заложена в основе. Речь идет о принижении догматического начала в церкви. В этом плане Булгаков продолжает линию М. Тареева, который декларировал первичность « мистического опыта верующего субъекта» перед догматическими установками. Следовательно, и для Тареева и для Булгакова, догматические формулировки образуют сферу вторичных явлении, однако если у первого они опираются на индивидуальный опыт, то у второго на соборный общие церковные начала. Исходя из этого, Булгаков считает, что догматика должна стать наукой свидетельствующей о содержании религиозной жизни и её внутренних фактов и самоопределении. Сам же « догматический инвентарь» , то есть внешняя форма выражения веры, хотя и должен изучаться, но нельзя преувеличивать его значение в религиозной сфере. К тому же, для мыслителя догматы не претендуют на полное выражение церковного самосознания, они являются лишь его частью. Поэтому соборность церковная неизмерима, богаче по содержанию всего того, что выявлено… в церковном учении. В данном подходе есть определенная опасность, так как он содержит возможность субъективных искажении православного нравоучения. Если догматической ясности нет, то появляется соблазн навязать церкви какое - либо мнение, которое не является благодатным. Церковная традиция, признавая факт отсутствия догматических формулировок, в то же время всегда подчеркивала необходимость соотносить, все явления церковной жизни с догматическими началами. Церковное придание становится таковым лишь тогда, когда согласуется с догматическими установками, вытекает из них.

Философ сам понимал, что его положения очень уязвимы, с точки зрения церкви. Булгаков считал, что если православие сведет сохранение своего духовного богатства к закончено категорической форме, то именно тогда наступит оцепенение церковной мысли. Догматическое развитие проявляется в раскрытии истин веры в истории, их уразумении в церковном опыте, который своеобразен для каждого верующего.

По мнению мыслителя, принятие догматических истин в православии, должно быть не внешним, т.е навязанным церковью, а внутренним и свободным. Но, в то же время свобода верующего должна быть соединена с церковной дисциплиной и послушанием.

Таким образом, отличие католического авторитаризма и протестанского личного произвола православие предлагает свободное избрание истины, и тем самым преодолевая ограниченность индивидуального сознания, происходит качественно новое состояние-многоединство.

Анализ проблем догматического развития затрагивает вопросы соотношения устойчивости и изменчивости в вероучении, взаимодействия церковной традиции и богословского творчества. Церковная соборность, как уже выяснилось, по мнению Булгакова, содержит ноуменальный и феноменальный характер.

Первый уровень связан с деятельностью Троицы. Внутренняя, сущностная соборность не может быть сведена лишь к пассивному сохранению истины в небесной церкви.

Мыслитель для обозначения активности использует специальный термин соборование.

Соборование - это акт, совершающийся во времени, оно так же позволяет осуществление частями, то есть познание истины, целого происходит по мере развития церкви.

Он приходит к выводу, что вначале этот процесс проявлялся в церковной жизни, то есть в метафизической практике, молитве.

Исходя из приоритета церковной жизни перед богословским сознанием, мыслитель делает вывод о том, что не догмат предписывает религиозную практику, но наоборот, эта последняя является основанием для догмата. Но в то же время он не отрицает очевидного факта, что после того как догматы станут элементами соборности, они уже служат основанием для практики.

В христианстве церковная жизнь не может мыслиться как неподвижно застывшая,напротив, она динамична и разнообразна. В связи с этим понятен вывод Булгакова о том, что соборность не только есть, но и совершается, и это есть продолжающееся откровение, которое совершается в истории как догматическое развитие.

Догматическое развитие- это соборование, которое совершается в тех формах, которые свойственны и доступны по месту и времени. Оно делает церковное предание жизненным, а значит изменчивым и становящимся, потому истинная экклезия никогда не может быть мертвой охранительницей предания. Соборование связывает церковь с той или иной страной или народом, которой её населяет. Отсюда становиться ясным, что на феноменальном уровне соборность приобретает народную окраску, в ней отражается ментальность того или другого народа. Подобное понимание предания, накладывает отпечаток и на отношение к богословскому творчеству.

Для Булгакова богословие - это также проявления соборования. Роль богословской мысли в истории христианства церковь оценила, возвеличив человеческие усилия в этой сфере. Русский мыслитель подчеркивает, что дела вселенских оборотов, то есть принятие соборных решений, судьбоносных для евангельской религии не осуществился бы без наличия богословских усилий. Но, все же, роль богословия не исчерпывается эпохой учителей церкви, потому что потребность в богословствования, опирающееся на все доступные средства научного исследования, была налицо на все времена.

Заключение

Во время работы над рефератом, мы пришли к выводу, что религиозная философия Сергея Николаевича Булгакова несколько отличается от взглядов других исследователей. Мыслитель закладывает основы собственного философского учения, который был направлен в русле софиологии. Он продолжал учения В.С Соловьева, соглашаясь с концепцией Богочеловечества, в котором развивается учение о мировом процессе, от акта творения через пребывание в падшестве и до финального преображения. Это представляется как « Богочеловеческий процесс».

В связи с этим происходит возникновение частных учений о различных сторонах жизни.

Помимо этого, рассматривание бытия под знаком динамики, представляется как теология в истории, где в центре находится Церковь.

Вся жизнь Булгакова стала примером исканий - напряженных, духовно-страстных, слитых рационализмом,патриотизмом и искренним служением церкви. В его работах помимо философских и религиозных построении, удивляет ряд точных,прозорливых мыслей относительно будущего всего мира.

Кроме всего вышесказанного, понимание догматического развития и богословского творчества, у Булгакова, носит новаторский характер. Саму церковь он определяет как «жизнь, творчество, порыв». Религиозный мыслитель должен в этом процессе найти свое место, что и попытался сделать Сергей Николаевич Булгаков в своих работах.

булгаков философия религиозный

Список литературы

1)Булгаков С.Н «Два града» Том 1. Москва 1971.

2)Булгаков С.Н « Труды по социологии и теологии» Том 2, Москва 1997

3)Булгаков С.Н «Догмат и догматика// Живое предание. Православие в современности» Москва 1997.

4)Шапошников Л.Е Федоров А.А « История русской религиозной философии» Москва 2006.

5)«История русской философии» под ред. М. А Маслина Москва 2008.

6)Булгаков С.Н «Очерки учения о церкви// Путь» Москва 1992.

7)Гулыга А.В « Русская идея и её творцы»

8)Акулинин В.Н «С.Н Булгаков: Библиография» Новосибирск 1996

9)Булгаков С.Н Сочинения Том 2 ,Москва 1993.

10) Булгаков С.Н « Благодатные заветы преп. Сергия русскому богословствованию» Книга 1.

Размещено на Allbest.ru

Сергий Николаевич (16.06.1871, г. Ливны Орловской губ.- 13.07.1944, Париж), прот., экономист, философ, богослов.

Биография и эволюция взглядов

Род. в семье священника (пять поколений священства). Первоначальное образование получил в ливенском ДУ (1881-1884), затем учился в орловской ДС. В 1888 г. в результате кризиса личной веры оставил семинарию и перешел в гимназию в г. Ельце. В «Автобиографических заметках» Б. писал об этом так: «Примерно до 12-13 лет я был верным сыном Церкви по рождению и воспитанию… Уже в самом почти начале периода, в первом-втором классе семинарии, наступил религиозный кризис, который - правда, хотя и с болью, но без трагедии - закончился утратой религиозной веры на долгие, долгие годы, и с 14 лет, примерно до 30, блудный сын удалился в страну далеку…» (Запись 1942 г. «Мое рукоположение» - Pro et contra. С. 103). Однако отход от детской веры, спровоцированный и общими настроениями эпохи, когда «семинарская учеба постоянно ставила мысль над вопросами веры, с которыми не под силу было справляться своими силами» (Там же. С. 79), и ощущением недостаточности «принудительного благочестия» для решения тех задач, к-рые на языке ХХ в. принято было называть экзистенциальными, вовсе не был легким для Б. Неоднократно в мемуарах он пишет о попытке самоубийства на основании утраты веры - когда вскользь, а когда и более распространенно, сравнивая свой ранний отроческий нигилизм с более серьезным религ. кризисом, произошедшим, по-видимому, на рубеже XIX-ХХ вв. В 1890-1894 гг. Б.- студент юридического фак-та Московского ун-та, по окончании к-рого, по рекомендации проф. А. И. Чупрова, оставлен при факультете для подготовки к «профессорскому званию» (по кафедре политической экономии и статистики); с 1895 г.- преподаватель политической экономии в Московском техническом уч-ще, к этому периоду относятся первые публикации Б. в периодической печати: «Что такое трудовая ценность» (1896), «О закономерности социальных явлений» (1896), «Закон причинности и свобода человеческих действий» (1897), «Хозяйство и право» (1898) и др. Анализ научных интересов Б. этого периода показывает, что именно в них следует искать истоки последующего перехода «от марксизма к идеализму» и через неокантианский идеализм и социализм веберовского толка, в частности через поставленную в рамках и на языке этого идеализма проблему сущего и должного («этика долга»),- к религ. философии и затем к догматическому богословию последних 2 десятилетий жизни. В 1897 г. в изд-ве М. И. Водовозовой Б. публикует свою первую кн. «О рынках при капиталистическом производстве». 1898-1900 гг.- командировка в Берлин с краткими выездами в Париж, Лондон, Женеву, Цюрих, Венецию. В Германии Б. вошел в круг герм. социал-демократов (А. Бебель, К. Каутский, Э. Бернштейн, В. Адлер и др.), в Женеве познакомился с Г. В. Плехановым, назвавшим Б. «надеждой русского марксизма». Непосредственным результатом двухгодичной научной командировки стала публикация диссертационного исследования «Капитализм и земледелие» (2 т., 1900). Диссертация, первоначально предполагавшаяся к защите как докторская, не получила высшей оценки Ученого совета Московского ун-та. Причиной, по-видимому, явилась содержащаяся в тексте имплицитная критика Марксовой теории концентрации производства, успешно применявшейся в промышленности, но непригодной для сельского хозяйства, что, в свою очередь, ставило под сомнение претензии ортодоксального марксизма на научную универсальность. Книга вызвала резкий отклик со стороны В. И. Ленина (ст. «Аграрный вопрос и «критики Маркса»», 1901). Тем не менее диссертация была утверждена в качестве магистерской. В 1901 г. Б. с семьей переехал в Киев, где был избран на должность экстраординарного профессора по кафедре политической экономии Киевского политехнического ин-та и приват-доцента Киевского ун-та св. Владимира. 21 нояб. 1901 г. в Киеве Б. прочитал публичную лекцию «Иван Карамазов (в романе Достоевского «Братья Карамазовы») как философский тип» (позже опубл.: ВФиП. 1902. Кн. 61; вошла в сб. «От марксизма к идеализму»). Год спустя в кн. 66 ж. «Вопросы философии и психологии» появилась булгаковская ст. «Что дает современному сознанию философия Владимира Соловьева?», первоначально также прочитанная как публичная лекция.

Появление этих 2 статей знаменует новый, «идеалистический», период творчества Б. Причины перехода Б. «от марксизма к идеализму» невозможно объяснить только «любовью к Иисусу Христу, привитой ему с детства, и духовным влиянием Достоевского и Владимира Соловьева», как делают нек-рые биографы (см., напр.: Сапов В. В., Филиппов А. Ф. Христианская социология С. Н. Булгакова // Булгаков С. Н. Философия хозяйства. 1990. С. 347). Во всяком случае, «детская любовь к Иисусу Христу» к периоду командировки в Германию уже не имела для Б. решающего значения. Для обращения к Ф. М. Достоевскому как религ. писателю и к Вл. Соловьёву как религ. метафизику Б. необходимы были серьезные основания. Причинами перелома в мировоззрении Б. к 1901 г. послужили, во-первых, интеллектуальное разочарование в марксизме в качестве научной дисциплины и дальнейшая квалификация его как квазирелигии - одна из основных тем философствования Б. в нач. XX в.; во-вторых, произошедшее в этот же период осознание неспособности положительной науки, и в частности политической экономии и статистики, решить те вопросы этики и онтологии, необходимость разрешения к-рых осознавалась уже в ранний, марксистский, период.

Деятельность Б. в киевский период была активной и многогранной: помимо преподавания он принимает участие в создании (1902-1903) и деятельности (с авг. 1903) «Союза освобождения»; участвует в программном сб. «Проблемы идеализма» (ст. «Основные проблемы теории прогресса»); публикует сб. «От марксизма к идеализму» (1903); с 1904 г. вместе с Н. А. Бердяевым редактирует ж. «Новый путь». В марте 1905 г. при участии Б. в Москве было основано Религиозно-философское общество памяти Вл. Соловьёва . Б. становится одним из наиболее популярных российских публицистов. Наконец, в 1905 г., после многолетнего перерыва, Б. приходит в церковь на исповедь. Годом позже, уже перебравшись в Москву, он впервые посещает Оптину пуст.

Основные темы Б. этого периода - тема «христианского социализма», тесно связанная с соловьёвской проблематикой «вселенской теократии» как социальной программы (и соответственно метафизикой «положительного всеединства» - ее философским базисом); тема необходимости политических преобразований на основе религ. миросозерцания и, с др. стороны, тема необходимости либерализации церковной жизни (в период с 1905 по 1907 Б. активно сотрудничает с еженедельником «Век», отражавшим взгляды либерально настроенной части клира). В 1906 г. Б. переезжает в Москву, где становится профессором политической экономии Московского коммерческого ин-та и приват-доцентом Московского ун-та. В том же году участвует в выборах во II Государственную думу как беспартийный «христианский социалист» от Орловской губ. Однако столкновение с реальной политикой (революцией и парламентской деятельностью) принесло горечь разочарования. В «Агонии», дневниковой записи 1923 г., Б. оценивает этот период так: «В то время, около 1905 г., нам всем казалось, что мы-то именно и призваны начать в России новое религиозно-революционное движение… Это были своего рода «бессмысленные мечтания», которые и обличала жизнь. В Москве дело не пошло дальше расклеивания революционных прокламаций с крестами, а я лично пытался кликнуть клич на основание «Союза христианской политики» (название, как и идея, заимствованы у Вл. Соловьева), но для этого у меня самым очевидным образом не хватало ни воли, ни уменья, ни даже желания, это предпринято было, в сущности, для отписки… Сам я очень скоро разочаровался и отказался от этой затеи» (Булгаков С. Н. Пять лет (1917-1922) // он же . Pro et contra. С. 91). В 1923 г. Б. квалифицирует «Союз христианской политики» как «ранний прототип живой церкви», а самую мысль о нем как утопическую и наивную (Там же. С. 88). Характерно желание Б. в 1923 г. разграничить свой религиозно-революционный пафос начала века от «нового религиозного сознания»: «...позднее,- пишет он,- когда это (новое религиозно-революционное движение.- А. Р .) было брошено нами, это было подхвачено и опошлено декламацией Мережковского, который сделал своей теноровой специальностью ноту ре- волюция-магия» (Там же. С. 91). Однако в период после революции 1905-1907 гг. размежевание между Б. и представителями «нового религиозного сознания» (группа Д. С. Мережковского) и даже революционно настроенными символистами не было столь очевидным. Характерна мемуарная запись А. Белого о Б. периода Религиозно-философских собраний : «…приглядываясь к жизни Религиозно-философского общества, понял я, что общество это и есть Булгаков, руководящий фразерством Рачинского; что он нарубит в воздухе Г. А. Рачинскому, то тот и выпляшет на заседании; идеологически Булгаков был мне далек и враждебен, но «стать» его мне импонировала» (Белый А. Между двух революций: Восп.: В 3 кн. М., 1990. Кн. 3. С. 417).

Важнейшие интеллектуальные итоги 900-х гг. для Б.: участие в программном сб. «Вехи» (ст. «Героизм и подвижничество», 1909); написание целого ряда статей, «Религия человекобожия у Л. Фейербаха» (впервые появилась в ж. «Вопросы жизни». 1905. № 10/11, 12), «Карл Маркс как религиозный тип» («Московский еженедельник». 1906. № 22-25), «Средневековый идеал и новейшая культура» (РМ. 1907. Кн. 1), «Народное хозяйство и религиозная личность» («Московский еженедельник». 1909. № 23, 24), «Апокалиптика, социология, философия истории, социализм (религиозно-философские параллели)» (РМ. 1910. Кн. 6, 7), впосл., как и «Героизм и подвижничество», в переработанном и дополненном виде вошедшие в «Два града: Исследования о природе общественных идеалов: (Сборник статей в двух томах)» (1911). Наибольшей правке подверглась статья об апокалиптике, получившая в сборнике название «Апокалиптика и социализм», с оставлением прежнего подзаголовка. Сб. «Два града», как и докт. дис. «Философия хозяйства. Ч. I. Мир как хозяйство», увидели свет в изд-ве «Путь», организованном Е. Н. Трубецким , Бердяевым, Б. и В. Ф. Эрном в Москве в 1910 г. на средства мецената М. К. Морозовой. В том же году Б. оставляет Московский ун-т, продолжая читать лекции в Московском коммерческом ин-те (курсы «История социальных учений XIX века» и «История экономических учений» увидели свет в 1913). Ординарным профессором политической экономии Московского ун-та Б. становится в 1917 г.

Трансформация взглядов Б. на рубеже 900-х-10-х гг. XX в. достаточно очевидна: уже не «экономический материализм», не «базис», определяет дух эпохи, а наоборот, тип религ. миросозерцания определяет господствующий хозяйственный уклад; интеллигентский революционный героико-идеалистический пафос есть не что иное, как утверждение самости - в отличие от подвига и послушания христ. аскетической святости. Экономика, и политическая экономия в т. ч., должна уступить место икономии, Божественному домостроительству-хозяйству, «трансцендентальным субъектом» к-рого является София - целокупное человечество, Душа Мира, Плерома; сам же хозяйственный процесс предстает как космогоническая битва между Хаосом и Космосом. На теоретические построения Б. этого периода несомненно влияние прочно усвоенной нем. экономической теории, социологии и исторической теории (в частности, М. Вебера , Г. Зиммеля , В. Зомбарта, Р. Эйкена, Э. Трёльча). Вероятно, именно в этот период происходит активное усвоение Б. протестант. богословской лит-ры. В круг его непосредственных интересов постепенно входит исследование церковной истории, догматики, творений св. отцов и учителей Церкви: богословов александрийской и каппадокийской школ (см. ст. Богословские школы древней Церкви), блж. Августина (название его книги - «Два града» - Б. использует для своего сборника) и с сер. 10-х гг.- свт. Григория Паламы . В эти годы происходит сближение Б. с членами «новосёловского кружка», или «Кружка ищущих христианского просвещения» ,- правосл. орг-ции, устав к-рой подчеркивал, что кружок не преследует политических целей и не обсуждает политических вопросов. Членами-учредителями кружка были М. А. Новосёлов , Ф. Д. Самарин (председатель), В. А. Кожевников , Н. Н. Мамонов , П. Б. Мансуров ; в кружок входили такие известные богословы, философы, ученые и публицисты, как кн. Е. Н. Трубецкой, кн. Г. Н. Трубецкой , свящ. Павел Флоренский , Эрн, А. С. Глинка-Волжский, С. Н. Дурылин , близок этому кружку был религ. худож. М. В. Нестеров . Особую роль в духовной эволюции Б. сыграло сближение со свящ. П. Флоренским, непосредственное влияние его личности Б. преодолел только в эмиграции, но влияние его идей сказалось на разработке основных тем учения Б.

По всей видимости, именно проблематика дискуссий «новосёловского кружка» во многом предопределила обозначившийся в нач. 10-х гг. (с кон. 1912) интерес Б. к имяславческому движению (статьи «Афонское дело» (РМ. 1913. Кн. 9. С. 37-46) и «Смысл учения св. Григория Нисского об именах» (Итоги жизни. 1914. Кн. 12/13. С. 15-21) (об истории интереса Б. к феномену имяславия до создания «Философии имени» и об участии его в «новосёловском кружке» см.: Лескин Д., свящ. С. Н. Булгаков - участник афонских споров об имени Божием // С. Н. Булгаков: Религиозно-философский путь. С. 170-190). Внимание к имяславческой проблеме было результатом не только необходимости концептуального прояснения ее оснований (в частности, включение в круг интересов Б. филологических концепций В. Гумбольдта и А. А. Потебни о внутренней форме слова), но и практической общественно-церковной деятельности Б. В 1917 г. он входит как представитель от Таврической епархии в состав специальной подкомиссии Девятого отдела Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. под председательством архиеп. Полтавского Феофана (Быстрова) . Доклад Б. на заседании подкомиссии зачитан не был, но именно это послужило толчком к созданию Б. «Философии имени». Как показывает анализ рукописи «Философии имени», хранящейся в булгаковском архиве , основной корпус сочинения был создан в период с 1917 по 1919 г.

Б., будучи активным участником Поместного Собора и человеком, близким к новоизбранному Патриарху Московскому и всея России свт. Тихону (Белавину) (Б. был автором Патриаршего послания о вступлении на престол), выступил - в рамках Собора - с докладами, посвященными изменениям в отношениях между Церковью и гос-вом (доклад «Смысл патриаршества в России» (Собор, 1918. Деяния. Т. 3. С. 17-21), проект «Послания Священного Собора Православной Российской Церкви» к правосл. народу (Там же. С. 185-187), доклад «О правовом положении Церкви в государстве» (Там же. Т. 4. С. 6-13), декларация «Об отношении Церкви к государству», составленная по поручению соборного Отдела (Там же. С. 13-15)). Изменение статуса Церкви («из государственной она стала гонимой» - Мое рукоположение. С. 106), восстановление Патриаршества и Собора в качестве канонического органа церковного управления, оказало решающее влияние на судьбу Б.: «Вместе с Церковью и я получил свободу действий… Решение было принято, и нельзя было его откладывать» (Там же. С. 106-107).

Докт. дис. Б. «Философия хозяйства» должна была иметь подзаголовок «Исследование религиозно-метафизических основ хозяйственного процесса» и служить 1-й ч. обширного проекта, включающего в себя не только метафизику, но и эсхатологию хозяйства, однако 2-я ч. книги - «Оправдание хозяйства. Этика и эсхатология»,- объявленная как готовящаяся к печати изд-вом «Путь», опубликована не была. Логическим продолжением «Философии хозяйства» стала одна из наиболее известных книг Б. «Свет Невечерний: Созерцания и умозрения» (1917), вместе со сб. ст. «Тихие думы» (1918) завершающая московский период творчества мыслителя. Так же, как и в случае с «Философией хозяйства», большая часть к-рой была первоначально опубликована в периодике («Проблемы философии хозяйства» (Гл. 1) // ВФиП. 1910. Кн. 104; «Проблема науки» (Гл. 5) // Философский сборник. Л. М. Лопатину к тридцатилетию научно-педагогической деятельности. М., 1912; ««Экономический материализм» как философия хозяйства» // РМ. 1912. Кн. 1) и затем переработана в цельное исследование, отдельные главы «Света Невечернего» сначала выходили в журналах («Трансцендентальная проблема религии» // ВФиП. 1914. Кн. 124, 125; «Отрицательное богословие» // ВФиП. 1915. Кн. 126, 128; «О тварности» // ВФиП. 1915. Кн. 129; «Софийность твари (космодицея)» // ВФиП. 1916. Кн. 132, 133; «Пол в человеке (фрагмент из антропологии)» // ХМ. 1916; «Искусство и теургия» // РМ. 1916. Кн. 12) и лишь затем в немного измененном виде были объединены в книгу. Сам Б. определяет «Свет Невечерний» как «собранье пестрых глав» (в предисловии «От автора»), подчиненное единой универсальной задаче: поиску «религиозного единства жизни, взыскуемого, но не обретенного». Близкая к жанру традиц. для Б. доэмигрантского периода сборников статей, книга, однако, обладала большей целостностью, предвосхищая работы крымского периода и «большую трилогию». Именно в этой работе Б. впервые включает в рамки единого пространства раздела или главы чужеродные по стилю тексты: экскурсы, порой представляющие собой самостоятельные исследования на темы, лишь косвенно связанные с общим содержанием, и лирические эссе, близкие по жанру к дневниковым записям. Характер композиции только подчеркивает основную интенцию «Света Невечернего»: осознание недостаточности и как следствие отказ от «света вечернего», света рационального, рассудочного мышления, и стяжание Света Невечернего, осуществимое прежде всего в живом опыте церковной жизни, с помощью к-рого только и возможно корректное прояснение метафизических оснований правосл. догматики. Практическим результатом и логическим завершением этой перемены плоскости мышления стало рукоположение Б. летом 1918 г., ощущаемое им как умирание и воскресение в священстве. Принятие священства было для Б. актом сугубо личного выбора. Известна реакция Патриарха Тихона на прошение Б.: «Вы в сюртуке нам нужнее, чем в рясе». 10 июня еп. Волоколамский Феодор (Поздеевский) в Даниловом мон-ре в Москве совершил рукоположение Б. во диакона, а 11 июня в присутствии свящ. П. Флоренского, Новосёлова, Вяч. Иванова , М. О. Гершензона, Бердяева, Е. Н. Трубецкого, Рачинского, Л. И. Шестова , Глинки-Волжского и др.- во иерея. Это событие было последним значимым в московский период жизни Б.: через 2 недели он покидает Москву навсегда.

Хронологическая канва жизни Б. вплоть до высылки из России: путешествие через Киев в Крым летом - осенью 1918 г. (в Киеве в 1918 г. отдельным изданием вышла работа Б. «На пиру богов: Pro et contra: (Современные диалоги)», вошедшая первоначально в сб. «Из глубины»); жизнь в Крыму; краткое профессорство (1919-1921) в Таврическом ун-те, Б. преподавал политическую экономию и богословие; участие в интеллектуальной жизни Симферополя и Ялты; наконец, высылка - сейчас реконструирована с высокой степенью достоверности (об этом см.: Колеров; Локтева; Материалы следственного дела проф. свящ. Сергея Николаевича Булгакова (1921-1922); Козырев, Голубкова. Прот. С. Булгаков: Из памяти сердца). «Крымское уединение» оказалось чрезвычайно плодотворным: за сравнительно короткий период времени, с кон. 1918 по сент. 1922 г., Б. создает корпус текстов, к к-рым будет впосл. неоднократно возвращаться. Историческая последовательность их появления, по-видимому, такова: «Философия имени» (первоначальный полный вариант рукописи «К философии имени» - нояб.- дек. 1918); «О св. мощах: По поводу их поругания» (июль 1919); «Трагедия философии» (основной корпус - 1920-1921); «Мужское и женское в Божестве» (янв. 1921); «Мужское и женское» (нояб.- дек. 1921); «У стен Херсониса» (1922). Центральным мотивом, объединяющим все эти работы, несмотря на очевидную разницу в темах, является преодоление влияния идей «нового религиозного сознания» о поле и теургии, и особенно - заметного влияния А. Н. Шмидт, «нижегородской сивиллы», корреспондентки Вл. Соловьёва, душеприказчиком и публикатором сочинений к-рой Б. был в 1916 г.; цикл статей о ней (самая важная из них - «Владимир Соловьев и Анна Шмидт», впервые опубл. в газ. «Биржевые ведомости» в 1916) был включен в сб. «Тихие думы» (об истории взаимоотношений Б. и Анны Шмидт см.: Козырев. Нижегородская Сивилла. С. 62-84). Результатом этого преодоления стали, во-первых, десексуализация и деперсонализация Софии (оттенки такой, отчасти оккультной, отчасти гностико-неоплатонической, трактовки встречаются и в «Философии хозяйства», и в «Свете Невечернем»), связанная с четким разграничением «женственного» (онтологического и космического начала) и женского (тварного начала); во-вторых, обращение к триадологии и осознание необходимости прояснения онтологического статуса твари. В построениях Б. этого периода заметно сильнейшее влияние католич. триадологии. Причина любви к католичеству правосл. свящ. Б. достаточно прозрачна - это поиск единства и полноты «исторической» Церкви, во многом заимствованный у Вл. Соловьёва, но с учетом поправок, внесенных историей нач. ХХ в. Однако столкновение Б. с реальным, а не чаемым католицизмом в первые же месяцы эмиграции в значительной степени умерило связываемые с ним надежды и по сути дела только подтвердило всю утопичность осуществления теократического идеала (католичество - «вселенская Церковь» - Церковь) в сфере реального исторического бытия. Резкая оценка католич. тринитарной теологии, данная значительно позже - в главах 10-13 «Глав о Троичности» (опубл. в 1930), в определенной степени связана с этим ранним разочарованием и есть, в сущности, результат анализа его оснований: неудовлетворительность для Б. католич. онтологии и послужила толчком к конструированию собственной онтологической модели. Вместе с тем совершенно логично рассматривать активную роль Б. в экуменическом движении в последующие годы как «отзвук» прокатолич. идей.

Согласно Постановлению от 23 ноября 1922 г. о рассмотрении дела за № 1147 «по обвинению б. профессора Московского университета, ныне протоиерея Ялтинского Александро-Невского собора Булгакова Сергея Николаевича, 51 лет, в политической неблагонадежности, конкретно выражающейся в активной ученой работе против рабочего движения при б. царском правительстве», «согласно телеграммы ГПУ № 25776/10142/Ш от 17/VIII с/г.», Б. подлежал «препровождению в с[ледственный] о[тдел] ГПУ, согласно же телеграммы ГПУ № 26243/10703/Ш гр. Булгаков на основании ст. 57 Уголовного Кодекса» (текст телеграммы: «Дополнение нашего HP 25776 и 26234 профессора Булгакова после ареста выслать за границу бессрочно тчк Обвинение 57 статья Кодекса тчк Исполнении сообщите тчк 21 октября 1922 года НР 262341 10703/ш Начсоперупр ГПУ Менжинский Помначсоч ГПУ Дepибaс Расшифровала Мардер 23 октября 1922 года») - «бессрочной высылке из территории РСФСР… без права возвращения, предоставив ему 2-недельный срок для ликвидации своих домашних дел» (Филимонов ). Сам Б. оценивал эту ситуацию так: «Эпопея моей высылки началась еще 7 сентября… все пережитое за эти три месяца было и настолько кошмарно по своей жестокой бессмыслице, и вместе так грандиозно, что я сейчас еще не могу еще ни описать, ни даже до конца осознать. Но это дало последний чекан свершившемуся в душе и облегчило до последней возможности неизбежную и - верю - спасительную экспатриацию. Страшно написать это слово, мне, для которого еще два года назад, во время всеобщего бегства, экспатриация была равна смерти. Но эти годы не прошли бесследно: я страдал и жил, а вместе и прозрел, и еду на Запад не как в страну «буржуазной культуры» или бывшую страну «святых чудес», теперь «гниющую», но как в страну еще сохраняющейся христианской культуры… «Россия», гниющая в гробу, извергла меня за ненадобностью, после того, как выжгла на мне клеймо раба» (Из дневника // ВРСХД. № 129. С. 237-238).

Эмиграция - самый длительный (1923-1944) и самый интеллектуально-насыщенный при всей своей внешней статичности период в жизни Б. После непродолжительных странствий (К-поль - Прага) о. Сергий занимал кафедру церковного права и богословия на юридическом фак-те Русского научного ин-та в Праге (весна 1923 - лето 1925). В июле 1925 г. Б. переезжает в Париж, где занимает в статусе профессора кафедру догматического богословия новооткрывшегося Православного богословского ин-та прп. Сергия. С 1931 г. Б.- инспектор ин-та (после митр. Вениамина (Федченкова)), с 1940 г.- его декан; в 1943 г. получил степень д-ра церковной истории honoris causa. Как общественно-церковный деятель Б. включился в процесс создания и развития Русского студенческого христианского движения (1923 - съезд в Пшерове, Чехословакия; 1924 - съезд в Аржероне, Франция; 1925 - съезд в Хопове, Сербия, и т. д.); он участвовал в англо-рус. конференции в Сент-Олбансе (Великобритания) в дек. 1927 - янв. 1928 г., на к-рой создано Албания святого и преподобного Сергия содружество , и шире - в экуменическом движении, в работе Всемирных христианских конференций в Лозанне (3-21 авг. 1927), Оксфорде (июль 1937) и Эдинбурге (авг. 1937). В период эмиграции Б. пишет самые известные богословские сочинения: «малую» («Купина неопалимая: Опыт догматического истолкования некоторых черт в православном почитании Богоматери» (1927), «Друг Жениха: О православном почитании Предтечи» (1927), «Лестница Иаковля: Об ангелах») и «большую» («Агнец Божий: О Богочеловечестве. Часть I» (1933), «Утешитель: О Богочеловечестве. Часть II» (1936), «Невеста Агнца: О Богочеловечестве. Часть III» (опубл. только в 1945 г., т. е. после смерти Б.) богословские трилогии. Практически все др. тексты, написанные в этот период, включая и тексты проповедей (большинство из них опубл. при жизни Б. в сб. «Радость церковная» в 1938), и статьи, имеющие отношение к его экуменической деятельности (наиболее важными из них являются «К вопросу о Лозаннской конференции: (Лозаннская конференция и энциклика папы Пия XI: Mortalium animos)» (1928), «У кладезя Иаковля (Ин 4. 23): (О реальном единстве разделенной Церкви в вере, молитве и любви» (1933) и «Una sancta (Основание экуменизма)» (1938-1939)), в большей или меньшей степени связаны с мотивами и темами «большой» и «малой» трилогий либо являются пролегоменами («Ипостась и ипостасность» (1924), «Главы о Троичности» (1925, опубл. в 1928 и 1930), «Св. Петр и Иоанн: Два Первоапостола» (1926)) или комментариями (языком самого Б., «экскурсами») к ним. Особое значение имеют работы, содержащие реферативное изложение взглядов Б. этого периода,- «София, Премудрость Божия» (опубл. лишь англ. перевод этой работы: «Wisdom of God: A brief summary of Sophiology» (1937)) и «Православие: Очерки учения православной Церкви» (опубл. в 1964).

Построения Б. периода эмиграции, как и прежде, вызваны стремлением рационализировать то мистическое чувство присутствия Бога в мире, к-рое ощущается мыслителем как глубокое и собственное; рационализировать по возможности в рамках правосл. догматики. Однако налицо и разрыв привычных связей, и осознание недостаточности прежнего языка для описания этого разрыва, и необходимость настойчивого поиска новых оснований для Завета, новой цельности: «Бог» отошел от «мира», и эта богооставленность имеет глобальный характер, пронизывая все слои бытия. Концепция о. Сергия, впервые «заявленная» в «Ипостаси и ипостасности» и окончательно оформленная в «большой» трилогии, существенно отличается от онтологических построений и «Света Невечернего», и «Философии хозяйства». Она основана на обнаружении или, точнее, на конструировании метафизического пространства на границе 2 дискурсов: богословского, опирающегося на Свящ. Писание, т. е. на истину Откровения, и на Предание, с принятой для богословской лит-ры системой ссылок и способом изложения, и философского, основанного на возможностях дискурсивного (или диалектического - слова, характерные для терминологии тех лет: рассудочного, имеющего отношение к «чистому разуму») мышления, «способности творческого воображения»: метафизический багаж, заимствованный рус. философией у философии зап., в первую очередь нем., со времен и с легкой руки Вл. Соловьёва воспринимаемый как собственное бремя в начале века, становится тяжким, лишним в бездомном эмигрантском бытии. Особенно показательным для Б. было расставание с Вл. Соловьёвым. В одном из писем прот. Георгию Флоровскому (от 21 февр. 1926) Б. писал: «Мне нечего идеологически защищать против Вас во Вл. С[оловье]ве… Есть закономерно возникающие в душевности (не духовности) «трансцендентальные иллюзии», к-рые тают просто при переходе в духовную жизнь. В С[оловье]ве мне кажется известное религ. несовершеннолетие. С его свойствами - дилетантизмом, экспериментированием, полетами воображения и проч. Tel quel он просто религиозно неубедителен и неавторитетен, не старец, а всего писатель… Я согласен с вами, что подлинная жизнь в Церкви означает даже не преодоление, а освобождение или перерастание С[оловье]ва, он там не питает» (письмо опубл. Е. Евтуховой в: Исследования по истории русской мысли, 2001-2002. М., 2003). София Б. этого периода не «Душа Мира» и не «Вечная Женственность», но скорее онтологический принцип Церкви, соединяющий мир и премирное. Уже в «Трагедии философии» предприняв попытку «поверить философию догматом» и обнаружив, что философия не выдерживает этой критической проверки, Б. начинает конструировать собственную богословскую систему, используя, однако, философский (в основном кантианский) понятийный аппарат и элементы платоновской онтологии в качестве основного инструментария. Эта особенность догматического богословия о. Сергия во многом осложнила судьбу прочтения булгаковских работ.

Рецепция богословской системы о. Сергия не была легкой. С самого начала своего эмигрантского бытия Б. как священник - член церковной иерархии, как преподаватель, и, наконец, как человек, достаточно известный в среде образованных русских, оказался втянут сразу в неск. больших дискуссий, в определенном смысле связанных между собой. Эти дискуссии касались самого главного для эмигрантов, т. е. лиц, вынужденных строить свои отношения, во-первых, с зап. культурой, к-рая их приняла, и, во-вторых, с деформированной в результате революции культурой рус.; ясно, что сохранить свою целостность, национальную, культурную и интеллектуальную, вне четкого определения этих отношений - с Западом и Россией - эмигранты не могли. Возникавшие сложности были связаны и с широким спектром возможных стратегий и тактик поведения в этой культурной ситуации, и с различной оценкой своей собственной роли в ней. Дискуссии о церковной юрисдикции и взаимоотношении зарубежных приходов и Московского Патриархата, о студенческих движениях и братствах (самым известным, но отнюдь не единственным было Софии Святой братство , возглавляемое Б.) и мн. др. предшествовали одному из наиболее драматических моментов в биографии о. Сергия - спору о Софии.

Хронологическая канва спора о Софии детально реконструирована в брошюре игум. Геннадия (Эйкаловича) «Дело прот. Сергия Булгакова: (Историческая канва спора о Софии)» и в статье А. Е. Климова «Г. В. Флоровский и С. Н. Булгаков: История взаимоотношений в свете споров о софиологии». Началом к нему послужила статья митр. Антония (Храповицкого) , опубликованная в «Новом времени» в 1924 г., в ней содержалось обвинение о. Сергия в учетверении Троичности. Эта статья, отражающая частное мнение и не являющаяся офиц. документом, вызвала общественный резонанс, причиной к-рого была скорее сама фигура Б., нежели его теоретические построения. Из письма С. Л. Франка Б. от 7 сент. 1926 г.: «…у нас приход раскололся на два прихода, из к-рых один, бoльший, на стороне митр. Евлогия, а другой, меньший, на стороне Собора и еп. Тихона. …Еп. Тихон, чувствуя трудность или даже невозможность защищать решение Собора чисто формально-канонически, пускает в ход дикую версию, подхваченную доверчивыми и темными людьми, что весь раскол по существу вызван фактом, что митр. Евлогий находится под влиянием братства св. Софии, в руках которого находится и академия, а братство это - безспорно еретическое, свободомыслящее, масонское и т. д. Утверждают даже, что по уставу Братства члены его обязаны слепо повиноваться Вам, как его главе, а так как митр. Евлогий тоже состоит членом Братства, то и он повинуется Вам (!!!), а Вы уже не веруете в Св. Троицу, так как провозгласили четвертую ипостась - Св. Софию» (Братство Святой Софии: Материалы и документы. С. 236-237; здесь оно приводится по автографу, находящемуся в архиве Православного богословского ин-та в Париже). Дальнейшая последовательность событий реконструирована следующим образом: 1. Окружное послание Архиерейского Синода Карловацкого Собора и письмо митр. Антония к митр. Евлогию от 31 марта 1927 г. с указанием на «модернизм» парижского Богословского ин-та и прот. С. Булгакова в частности. 2. Первая реакция со стороны «карловчан»: брошюры Ю. Граббе «Корни церковной смуты: Парижское братство св. Софии и Розенкрейцеры» (Белград, 1927), иером. Иоанна Максимовича (буд. архиеп. Шанхайского и Сан-Францисского) «Учение о Софии Премудрости Божией» (Варшава, 1930). 3. Докладная записка Б. (см.: О Софии Премудрости Божией. Указ Московской Патриархии и Докладные записки прот. Сергия Булгакова Митрополиту Евлогию. П., 1935. С. 54-64). 4. Записка с рефератом кн. «Агнец Божий», составленная по поручению митр. Елевферия, канонически окормляющего европ. приходы РПЦ, А. В. Ставровским, студентом Православного богословского ин-та прп. Сергия (курса не кончил), активным корреспондентом Б. в сер. 20-х гг., в прошлом начальником братства св. Фотия, и предварительный отзыв зам. начальника того же братства В. Н. Лосского. 5. Указы Московской Патриархии преосв. Митрополиту Литовскому и Виленскому Елевферию № 1651 от 7 сент. 1935 г. и № 2267 от 27 дек. 1935 г. с осуждением софиологии и христологии (учение о кеносисе) Б., но без обвинения его в ереси. Кн. «Агнец Божий» была направлена в Патриархию уже после выхода первого Указа. Митр. Сергий ее получил. 6. Брошюра «Спор о Софии. «Докладная записка» прот. С. Булгакова и смысл Указа Московской Патриархии» (П., 1936), написанная В. Н. Лосским в качестве комментария к первому Указу в подтверждение обвинений митр. Сергия. 7. Письмо Комиссии преподавателей Православного богословского ин-та в Париже митр. Евлогию (кон. 1935), защищающее о. Сергия от обвинений и ставящее под сомнение процедурную правомерность Указа митр. Сергия, принятого при распущенном Синоде. Это Письмо было подписано игум. Кассианом (Безобразовым) , А. В. Карташёвым , Г. П. Федотовым , Б. П. Вышеславцевым , В. В. Зеньковским , В. Н. Ильиным , В. В. Вейдле , Б. И. Сове, Н. Н. Афанасьевым , Л. А. Зандером , иером. Львом (Жилле) и П. Ковалевским, т. е. всеми преподавателями (кроме прот. Г. Флоровского и прот. Сергия Четверикова) ин-та. См. также: М. П. К вопросу о так называемом «единоличном мнении» митрополита Сергия // Символ. 1998. № 39. С. 151-186. В этой публикации приводятся факсимиле документов, убедительно доказывающих, что оба указа были подписаны митр. Сергием на основании Определений, подписанных кроме митрополита еще 10 архиереями и управляющим Делами Патриархии. Но об этом преподаватели Богословского ин-та знать не могли. 8. Обвинение Б. в ереси в Определении Архиерейского Собора РПЦЗ от 30 окт. 1935 г. «О новом учении протоиерея Сергия Булгакова о Софии Премудрости Божией», основанное на книге архиеп. Серафима (Соболева) «Новое учение о Софии Премудрости Божией» (София, 1935). 9. Докладные записки Б. митр. Евлогию по поводу Указа митр. Сергия и Определения Собора РПЦЗ. 10. Открытая полемика в печати, выступления в поддержку позиции Б. (Бердяев, В. Н. Ильин, И. А. Лаговский, Федотов) и с критикой софиологических (софианских) взглядов (Н. С. Арсеньев, мон. Иоанн (Шаховской) , Н. С. Тимашев). 11. Создание в кон. 1935 г. Богословской комиссии по делу о сочинениях проф. прот. Сергия Б., назначенной митр. Евлогием. Первоначально председателем комиссии был свящ. Иаков Смирнов, настоятель Александро-Невского собора, но он вскоре скончался, обязанности председателя исполнял прот. С. Четвериков, назначенный председателем 20 июня 1936 г. Комиссия начала свою работу 10 февр. 1936 г., в ее работе принимали участие прот. Г. Флоровский, игум. Кассиан (Безобразов), свящ. Иаков Ктитарев, Карташёв, прот. В. Зеньковский, Сове. К единому мнению членам комиссии прийти не удалось. Заключительный документ по работе комиссии не был опубликован. Особое мнение членов комиссии было подписано ее председателем прот. С. Четвериковым и фактически самоустранившимся от работы комиссии прот. Г. Флоровским. 12. Согласно Акту Совещания епископов Православных Русских Церквей в Западной Европе от 26, 27 и 28 нояб. 1937 г., «Совещание, как и вся комиссия, отвергает приписывание прот. С. Булгакову Карловацким Определением обвинение в гностицизме» и не считает его учение ересью, не снимая, однако, обвинений в аполлинаризме (см. ст. Аполлинарианство) и неуважительном отношении к св. отцам. В целом Б. предлагалось «со всею тщательностью пересмотреть свое богословское учение о Св. Софии, в ясных, общедоступных формах разъяснить пререкаемые места своего учения, приблизить их к православному пониманию и изъять из них то, что порождает смущение в простых душах, которым недоступно богословско-философское мышление» (цит. по: Геннадий (Эйкалович), игум . С. 43, 35). 13. Продолжение критики «модернистской» позиции о. Сергия со стороны «карловчан»: статья Иоанна (Максимовича) «Почитание Богородицы и новое направление русской религиозно-философской мысли» (печаталась в 1936-1937 гг. в белградском ж. «Церковная жизнь», ред. Ю. П. Граббе), брошюра П. Н. Граббе «О парижских «богословах»» (Ровно, 1937) и его же доклад II Всезарубежному Собору о «гностических корнях» учения Б.» (Сремски Карловцы, 1938),- в к-рой выразилось общее отношение представителей РПЦЗ к «евлогианам».

Софиологическая контроверза вызвала резонанс в европ. христ. печати. Ответом Б. на критику стало компендиумное изложение всей его богословской системы, работа «София, Премудрость Божия», тут же переведенная и изданная по-английски: The Wisdom of God: A brief summary of Sophiology. N. Y.; L., 1937. Непосредственным же результатом спора о Софии стало обещание Б. не преподавать свою богословскую систему в стенах института, правда, обещания этого о. Сергий не выполнял. Эсхатологические мотивы софиологии встречаются и в «Невесте Агнца», и в «Апокалипсисе Иоанна», преимущественно софиологический характер имеют добавления к «Философии имени»; наконец, одно из самых проникновенных эссе Б. периода эмиграции носит название «Софиология смерти» (1939).

Спор о Софии имел острый характер. Большинство реплик против Б., особенно со стороны представителей карловацкого лагеря, было связано с неприятием Б. в качестве богослова, с подчеркиванием «гностичности» или просто нарочитой усложненности, непонятности булгаковских построений. Прояснение оснований богословия Б. происходило именно в рамках парижской школы богословия - пусть даже в форме ее критики В. Н. Лосским и прот. Г. Флоровским. Позиция первого отчетливо выражена в письме от 16 нояб. 1935 г.: «Именно видя в Вашем богословии наиболее существенное, центральное явление современной мысли, требующее всестороннего раскрытия и требующее всестороннего ответа со стороны Церкви, мы ответили на сообщенный нам м. Елевферием запрос м. Сергия об «Агнце Божием». В нашем предварительном письме мы указали м. Сергию, что развиваемое Вами учение не безжизненная кабинетная доктрина, но попытка живого постижения догматов Церкви в духе экклезиологической эпохи, в которую мы живем, что попытка эта содержит в себе много неясного, а иногда и прямо несовместимого с православными догматами и потому требует особого внимания со стороны как иерархов, так и церковного народа, призванных хранить в полноте и являть мiру в миру необходимую Истину, покоящуюся в Церкви» (цит. по автографу, хранящемуся в архиве Православного богословского ин-та в Париже). Позиция прот. Г. Флоровского точнее всего выразилась в его настойчивых попытках создать философско-богословское учение, антитетическое к системе Б., с использованием в качестве аргументов для критики всех основных компонентов булгаковской богословской системы: поиска - и обнаружения в Софии - онтологической связи между Творцом и тварью (у прот. Г. Флоровского - онтологический разрыв между Творцом и тварью); прояснения философских конструкций внутри текстов св. отцов (у прот. Г. Флоровского - поиск «вечной философии» Предания); премирный у Б. и исторический у прот. Г. Флоровского характер христианства и мн. др. Адекватная рецепция булгаковских взглядов - независимо от способа отношения к ним - во многом послужила основанием для построения догматического богословия ХХ в.

О. Сергий скончался после тяжелой болезни (записи о его смерти см.: Иоанна (Рейтлингер), мон . Апофеоз невечернего света. С. 64-66). Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Периодизация творчества

Все имеющиеся в лит-ре попытки периодизации творчества Б., включая и эту, несовершенны прежде всего из-за полифонического характера его творчества: в один и тот же отрезок времени отмечается сразу неск. направлений интеллектуального, практического и духовного интереса, одно из к-рых является главенствующим, а др.- побочными, однако именно они становятся важными в дальнейшем и во многом определяют генеральное направление деятельности последующего периода. Так, в марксистский период уже отчетливо выкристаллизовываются черты последующего теоретического обоснования веры и интерес к практической политике, а метафизика крымского периода предопределила основные богословские интенции «малой» и «большой» трилогии; рецепция же взглядов Булгакова-богослова в немалой степени была осложнена его марксистским, «христиански-социалистическим» прошлым, а также участием в церковно-обновленческом движении 1905-1907 гг. Кроме того, большое значение для духовного пути Б., помимо фактов «внешней» биографии, имеют т. н. «зовы и встречи» (авторское именование): моменты острого мистического чувства присутствия Бога в мире, как правило, неожиданные для самого Б. Таких моментов было немного в его жизни, но именно они предопределяли и «точки поворота» его духовного пути, и направление дальнейшего движения. К ним относятся «зовы и встречи» 1894 г. и «первое свидание» с Сикстинской Мадонной Рафаэля (1900), послужившие впосл. основанием для философской рефлексии над природой религии в «Свете Невечернем»; смерть сына Ивашечки (27 авг. 1909); рукоположение во диакона и затем во иерея, соответственно на Троицу и в Духов день (10, 11 июня) 1918 г.; кафолическая (запись в ялтинском дневнике от 16 июля 1922: «Этот год был необыкновенен и притом совершенно неожиданно значителен, я сделался вселенским христианином (вульго: кат/ф/оликом) и считаю задачей своей жизни, сколько даст мне ее Господь, исповедовать эту веру, как Господь укажет» - Pro et contra. С. 140) мистика в Крыму; видение Софии в алтарной части К-польского храма Айя-София в дек. 1923 г.; наконец, драматический опыт тяжелой болезни, пережитый в 1926 и 1939 гг. Эта «внутренняя хронология» булгаковской жизни лишь отчасти совпадает с хронологией внешней, но помогает объяснить нек-рые мотивы интеллектуальных увлечений, пристрастий и интересов в разные периоды творчества. Введенное впервые Зандером и традиц. для исследовательской лит-ры деление творчества Б. на 3 этапа - экономический, философский и богословский - вряд ли поэтому является корректным (хотя сам Зандер давал себе отчет в условности такой периодизации - Зандер. Т. 1. С. 48). Возможно выделить следующие этапы творчества Б.: 1) марксистский период (1890-1901); 2) период перехода «от марксизма к идеализму»(1901-1906); 3) период «христианского социализма» и «христианской социологии»(1906-1912); 4) возвращение в Церковь, священство (1912-1918); 5) крымский период (1918-1922); 6) раннеэмигрантский период (К-поль - Прага); 7) парижский период (1925-1944) - самый продолжительный и плодотворный.

Философия хозяйства

Основная тема «философии хозяйства» - «о человеке в природе и о природе в человеке» (Философия хозяйства. 1990. С. 3) - и методология ее раскрытия формулируются Б. в предисловии к одноименной работе: «Проблема хозяйства берется... сразу в троякой постановке: научно-эмпирической, трансцендентально-практической и метафизической... Ибо то, что в области эмпирической составляет предмет «опыта»... а рассматриваемое со стороны познавательных форм является построением «трансцендентального субъекта»,- бытийными своими корнями уходит в метафизическую землю» (C. 4). Отсюда с очевидностью вытекают 2 направления построения данной системы - это отношение Бога и мира как трансцендентных друг другу и попытка оправдания жизни в мире, к-рая и принимает форму хозяйства. «Хозяйство» есть форма преодоления небытия в бытии, стремление превратить мертвую материю в живое тело, и мировой процесс (в т. ч. процесс хозяйственный) есть космогоническая битва между Меоном и Бытием. Осуществляя себя в хозяйстве, субъект актуализирует бессознательно-меонально-объектное и обнаруживает в этом процессе конечное тождество субъекта и объекта. Онтологической моделью, лежащей в основании «Философии хозяйства», является шеллингианская, а экономическую теорию Б. этого периода можно трактовать как шеллингианскую версию экономической теории.

Однако философия тождества Шеллинга, являясь основанием онтологической конструкции, вовсе не становится финальной точкой рассуждения Б. в построении его философии хозяйства - скорее, вспомогательным философским инструментарием. «В эпоху упадка догматического самосознания...- писал Б.,- особенно важно выдвинуть онтологическую и космологическую сторону христианства… Но это совершенно невозможно средствами теперешнего кантианизирующего и метафизически опустошенного богословия, для этого необходимо обратиться к религиозной онтологии, космологии и антропологии свв. Афанасия Александрийского, Григория Нисского и др. древних учителей Церкви. …В число задач настоящего исследования входит попытка перевести некоторые из этих учений на язык современного философского мышления» (Философия хозяйства. 1990. С. 5). Результатом такого «перевода» стало переосмысление и переинтерпретация основных категорий традиц. (на тот момент - марксистской и неокантианской (веберовской)) экономической и социальной теории и кантианской философии. «Потребление» трактуется как «потребление мира, бытийственное общение с ним, коммунизм бытия» (С. 70) и отсюда «еда как причащение плоти мира» уподобляется Б. таинству Евхаристии, «и как пища поддерживает смертную жизнь, так евхаристическая трапеза есть приобщение к бессмертной жизни, в которой окончательно побеждена смерть и преодолена мертвенная непроницаемость материи» (С. 72); производство - как «активное воздействие субъекта на объект, или человека на природу, при котором хозяйствующий субъект отпечатлевает, осуществляет в предмете своего хозяйственного воздействия свою идею, объективирует свои цели» (С. 76). «Трансцендентальным субъектом» (не познания, как у Канта, но хозяйства) становится София, человечество в его метафизической связности, понятой «не только в эмпирическом или статистическом, но и в динамическом смысле, как мощь, как энергия» (С. 95). Субъект хозяйства - «хозяйка», «хозяйствующая в мире», преобразующая тварный мир из состояния мертвенной аморфности Хаоса в состояние упорядоченного Космоса через человеческую деятельность и с помощью ее по законам красоты, изначально содержащимся в хозяйственной человеческой деятельности-производстве, как ее норма.

Учение о творении

В «Философии хозяйства» происходит первичное формирование булгаковского учения о космосе и материи, первичное прояснение онтологического статуса твари. Одна из самых первых интуиций («априори космологии») - интуиция единства мироздания, всеобщей связи и пронизанности друг другом всех элементов бытия: «Все находит себя или есть во всем, каждый атом мироздания связан со всей вселенной, или, если приравнять вселенную организму, то он входит в состав мирового тела» (С. 65). Этот общий тезис метафизики всеединства , как и общий механизм взаимодействия между Творцом и тварью (заимствованный Б. у Платона и Вл. Соловьёва: идеи-формы-энтелехии воплощаются в пассивной бесформенной материи и образуют первоэлементы бытия), приобретает, однако, иной смысл из-за включения в концептуальный ряд качественно иных характеристик. Во-первых, «материя, организованная жизнью, есть уже тело, тело же есть совокупность органов, посредством которых жизнь овладевает мертвым веществом» (С. 67). Процесс устроения мира - процесс исторического устроения жизни в мире, а не акт одномоментного воплощения. Б. изначально вводит разделение материи-небытия на 2 вида: οὐκ ὄν - чистое «метафизическое несуществование», абсолютное отсутствие полноты жизни; μὴ ὄν (Б. использует платоновский термин) - состояние полубытия, бытия в потенции. Выделяемые им состояния обозначают не разные онтологические уровни творения (как у Шеллинга), но скорее 2 стороны твари - актуальную и потенциальную.

Эта модель, развиваясь и углубляясь, получает дальнейшее развитие в «Свете Невечернем». Б. подвергает критике теорию эманации , отголоски к-рой есть в «Философии хозяйства», отказываясь и от плотиновской («В учении об эманации (напр., у Плотина) небытие, приемлющее эту эманацию, тьма, обступающая свет, остается совершенно пассивна, зеркальна, мертвенна, она составляет лишь некоторый минус, обусловливает ущербное состояние Абсолютного. Мир… есть в бытии своем только жертва попустительствующей полноты Абсолютного…» - Свет Невечерний. 1994. С. 158), и от гегелевски-соловьёвской (дедуцирование творения) ее интерпретации. Согласно булгаковской концепции творения, изложенной в «Свете Невечернем», мир есть становление Абсолютного в относительном: с одной стороны, мир «реален в своей божественной основе», с др.,- отделен от Абсолютного творческим «да будет!». Б. обосновывает существование «ничто» как метафизической основы становления; реальная же связь между Абсолютным и относительным осуществляется в самополагании Абсолютного как абсолютно-относительного. Для описания этого состояния Абсолютного Б. использует термин Николая Кузанского coincindentia oppositorum (лат.- совпадение противоположностей), т. е. двойственность в единстве неразличимости. При этом процесс саморазличения Абсолютного и абсолютно-относительного (сфера Софии) для Б. процесс кенотический. «Голгофа Абсолютного есть основа творения… Мир создан крестом, во имя любви подъятым на себя Богом. …Ибо Бог есть Любовь, а жизнь любви и величайшая радость ее есть жертва» (С. 159).

Эта концепция творения и твари, близкая сходным метафизическим конструкциям рус. философской мысли этого периода, противоречива (самые очевидные противоречия - непроясненность соотношения Абсолютного и абсолютно-относительного в самом Абсолютном и приписывание кеносиса не только Христу в мире, во спасение человека, но Абсолютному в творении): Б. пользуется не богословскими понятиями, а образами для ее раскрытия. Соотношение Бога и мира он образно передает как соотношение беременности и рождения: «...мир покоится в лоне Божием, как дитя в утробе матери. Оно живет собственной жизнью, в нем идут свои особые процессы, принадлежащие именно ему, а не матери, но вместе с тем оно существует в матери и только матерью» (С. 158). «Мир покоится в лоне Божием», но рождается в лоне Матери-земли. Эта же метафора («мир есть лоно»), правда, уже с неск. иной окраской, встречается в творчестве Б. вплоть до 30-х гг. Такое описание соотношения Творца и твари, данное в «Свете Невечернем», является художественным образом, к-рый помогает почувствовать красоту мироздания, но не логически непротиворечивой онтологической конструкцией. Подлинное прояснение этой интуиции неразрывно связано с его тринитарной онтологией (в частности, с учением о соотношении природы и Ипостасей Пресв. Троицы) и с его софиологией. Начиная с 1919 г., с «Философии имени», появляется новая модель описания отношения Бога и мира, закрепленная позднее в «большой трилогии» как соотношение Первообраза и образа (мира и человека): мир тварный по отношению к миру Божественному есть лишь его «образ и зерцало».

Софиология

Учение о Софии является центральным моментом во всей системе Б. и наиболее сложным и запутанным. В очерченном, оформленном виде София появляется в «Философии хозяйства» как «трансцендентальный субъект хозяйства», Хозяйка, хозяйствующая в мире, однако более полное и развернутое учение о Софии Б. разрабатывает в «Свете Невечернем» - в этой работе закрепляются основные черты его софиологии: 1) София как ипостась Божества; 2) София как тварно-нетварная посредница между Богом и миром; 3) София как «вечная женственность». Все эти моменты впосл. будут подвергнуты Б. значительной переработке в направлении соответствия правосл. догматике.

София как ипостась Божества

Б. изначально смягчает эту формулировку, чтобы не отождествлять Софию с Лицами Троицы. «…Как любовь Любви и любовь к Любви, София обладает личностью и ликом, есть субъект, лицо или, скажем богословским термином, ипостась; конечно, она отличается от ипостасей Св. Троицы, есть особая, иного порядка, четвертая ипостась. Она не участвует в жизни внутрибожественной, не есть Бог и потому не превращает триипостасность в четвероипостасность, троицу в четверицу. Но она является началом новой, тварной многоипостасности, ибо за ней следуют многие ипостаси (людей и ангелов), находящиеся в софийном отношении к Божеству» (Свет Невечерний. С. 186-187). Для Б. важно определить Софию как личность и как начало - эти моменты не будут пересмотрены в более поздних версиях его софиологии. Однако сама формулировка «четвертая ипостась» изначально являлась некорректной - именно она позднее стала объектом критики.

Уже в «Ипостаси и ипостасности» Б. пытается пересмотреть это определение Софии, трактуя Софию не как ипостась, но как особое состояние бытия - ипостасность. София как Откровение трансцендентного Божества по своему онтологическому статусу отличается и от трансцендентной Природы (φύσις или οὐσία), и от тварного мира; София не может иметь своей ипостаси - это делало бы Троицу четверицей («священное тричислие самозамкнуто и никакого приращения не допускает» - Ипостась и ипостасность. 2001. С. 28). Поэтому для корректного в догматическом отношении описания положения Софии как парадигмы и образца тварного мира Б. наряду с природой и ипостасью рассматривает еще одно возможное состояние бытия - ипостасность как особое состояние «принадлежности ипостаси», обретение полноты бытия не через свою, но через иную ипостась, «ипостасирование через самоотдание» (Там же). Ипостасность - это троичное бытие (природа) в ее откровении, к-рое качественно отличается от тварного бытия по статусу природ - Божественной (в случае с ипостасностью) и тварной: сближение первого со вторым обозначало бы диссоциацию Божественного в твари.

Однако понятие ипостасности, используемое Б. и в последующих его богословских работах, не снимало всех противоречий, связанных с онтологическим статусом Софии как явленной природы Св. Троицы. Если в «Агнце Божием» Б. различает собственно усию и Божественную Софию как совокупность ипостасных свойств, посредством к-рых Троица как Абсолютный Субъект явлена нам, то в «Софии, Премудрости Божией» Усия и есть София, Премудрость и Слава. София «не только есть самоопределение ипостасного Бога, но она сама существует для Бога и в Боге как Божество. При этом она не есть «четвертая ипостась», которая вносила бы четверицу во Св. Троицу, но она есть в Боге начало иное, чем Его ипостаси, Его Усия или божество Бога. …Однако именно такое различение повелевается нам троичным догматом, который содержит учение не только о троичных ипостасях, но и об единосущии в их природе» (София, Премудрость Божия. Гл. 3: «София Божественная и София тварная». Л. 1; цит. по автографу рукописи, хранящейся в архиве Православного богословского ин-та в Париже). София «Ипостаси и ипостасности», выступающая как ипостасность, но не ипостась, в отличие от Лиц Св. Троицы не обладает статусом собственного бытия; обладая сущностью, не обладает существованием (в Лицах же сущность и существование совпадают). Онтологический статус Софии по отношению к Лицам Св. Троицы в богословии Б. 30-х гг. более фиксирован и отчетлив: София есть Усия, т. е. то общее для Ипостасей, отношение к к-рому определяет их личный характер,- здесь Б. ошибочно отождествляет Божественную природу с Софией. Понятие ипостасности трактуется теперь антиномически: «Бог имеет Усию-Софию или в этом смысле есть Усия-София - тезис тожества. София-Усия есть у Бога, принадлежит Ему как Его начало, корень, глубина Его бытия - тезис различения. Верно и то, и другое: Усия-София есть не-ипостасная сущность, и однако она не существует вне связи с триипостасною личностью Божией» (Там же. Л. 2). Такой статус Софии, по мнению Б., позволяет дистанцировать Софию-Усию от Ипостасей и, вместе с тем, определить ее роль в жизни Св. Троицы.

София как «посредница»

Онтологический статус Софии «Света Невечернего» двойственен: с одной стороны, «своим ликом, обращенным к Богу, она есть Его Образ, идея, Имя», с др., «обращенная же к Ничто, она есть вечная основа мира, Небесная Афродита… Она есть горний мир умопостигаемых, вечных идей» (С. 189), «умный космос», мир энтелехий, предвечно «в Начале» существующих. Поэтому мир и есть и не есть София, будучи софиен «по сущности», он отличается от Софии по своему состоянию, как потенциальное, тварное, временное от актуальной нормы и энтелехии. Исходя из двойственного характера Софии, Б. рассматривает творение как творение «из ничего» и в то же время как «становление Софии в мире» («Мир в своем женственном «начале»… уже зарожден ранее того, как сотворен, но из этого семени Божьего, путем раскрытия в нем заложенного, создан мир из ничего» (Там же. С. 187), при этом онтологический статус Софии оказывается непроясненным и запутанным: неразличимы София как посредница, как мировое «все» - и мир как становящаяся София.

Эти моменты были переосмыслены и переопределены Б. в эмиграции; не последнюю роль в этом переосмыслении сыграл мистический опыт самого Б.: ему явилась София в алтаре храма Св. Софии в К-поле: «это не небо и не земля, свет небесный над землею - это не Бог и не человек, но сама божественность, божественный покров над миром» (Булгаков . Из дневника // Pro et contra. C. 153). Важную роль в толковании этого опыта сыграла софиологически понятая Б. метафизика света свт. Григория Паламы . София - это уже не просто «умное место» Платона, но скорее и прежде всего мир энергий, сфера нетварного света, область эпифании: «Премудрость Божия, София, есть Откровение трансцендентального существа Божия… Поэтому-то Софию необходимо понимать как τὸ ὄντως ὄν, умную сущность, как раскрывающийся мир божественных энергий, как всеединство, совершенный организм божественных идей, пронизанных Духом Св. и явленных в правде и силе» (Ипостась и ипостасность. С. 25, 26). В «Ипостаси и ипостасности» Б. предлагает разграничить сферу Софии и природу Св. Троицы («Премудрость Божию, понятую в этом смысле, надо строго отличать от сущности Божией или природы… она есть единая для всех ипостасей основа или существо. Природа (φύσις) соотносительна ипостаси, как ее основа, София же есть откровение о Себе Триипостасного Бога, СлаваБожия, неотделимая от Открывающегося, и, однако, в себе сущая, как содержание божественного откровения» - Там же. С. 26) - и откажется от этого различения в «большой трилогии». София - «раскрывающийся мир божественных энергий» - все же несет на себе отпечаток «посредницы» между Богом и миром (можно трактовать мир энергий как область, посредствующую между Богом и миром, и лишь позже появляется интерпретация Софии как «Совета Божия о мире»). Кроме того, София как «ипостасность» Божества выступает и как «ипостасность» тварной ипостаси-личности человека, что вступает в противоречие с булгаковским же учением об Абсолютном Субъекте-Троице и тварном «я»-ипостаси, не случайно в «Главах о Троичности» София отсутствует как конструктивный элемент онтологической модели и вообще не упоминается. Если в «Ипостаси и ипостасности» для Б. было важно подчеркнуть «энергийную» сторону Софии как принадлежащей всем трем Божественным Ипостасям («как по учению св. Григория Паламы энергии Божественные не приурочены лишь к одной из божественных Ипостасей, но открывают и всю Св. Троицу, так и каждую из ипостасей в соответствии ее вечных свойств, так же и София, как Слава Божия, соответствует не одной лишь Второй Ипостаси, как ее личное свойство, но находится в обладании всей Св. Троицы и, следовательно, каждой из ипостасей» (Там же. С. 25), то в «Агнце Божием» Усия есть Божественная Реальность, а Божественная София - совокупность свойств как форм явления Божественной Реальности, определяемых характером Ипостасей.

Софиология позднего периода творчества Б. предельно различает мир Божественный и мир тварный: второй есть «образ и зерцало» первого. Божественная София есть «предвечные образы творения», поэтому и «виды тварного бытия не суть какие-то новые образы, нарочито найденные Богом для творения, но имеют для себя вечные божественные первообразы. Поэтому и тварный мир [находится в полном параллелизме] имеет на себе «некоторый отпечаток» мира Божественного, поскольку он имеет в себе полноту божественных идей или образов» (София, Премудрость Божия. Гл. 3. Л. 8). Тварная София есть отпечаток Божественной Софии в творении, ее образ или дубликат. «Тварная София онтологически тожественна с Софией Божественной как своим Первообразом. …мир сотворенный есть тварнаяСофия, как принцип относительного, становящегося бытия, срастворенного с небытием, ничто; это и значит, что мир сотворен из ничего Богом» , и хотя«мир и содержится в бытии своем Божественной силой или тварной Софией, но она не есть Бог, а только творение Божие» (Там же. Л. 11).

София как «вечная женственность»

Такая трактовка Софии дается уже в «Свете Невечернем»: «София же только приемлет, не имея что отдать, она содержит лишь то, что получила. Себяотданием же Божественной Любви она в себе зачинает все. В этом смысле она женственна, восприемлюща, она есть «Вечная Женственность»», и далее, в сноске к этому фрагменту: «В этом смысле (т. е. отнюдь не в языческом) можно, пожалуй, выразиться о ней, что она «богиня» - то таинственное существо, которое предки наши всегда изображали на иконах св. Софии именно как женское существо, однако отличное от Богоматери. Пример такого словоупотребления мы встречаем и у Вл. Соловьева в цикле его софийных стихотворений» (С. 187). Однако эта трактовка неизбежно влекла за собой интерпретацию «женственности» как «женскости», как принадлежащего женщине и женщинам, и, как следствие,- внесение половых квалификаций в полноту Троичной жизни, что абсолютно недопустимо. Именно этот момент вызывал большинство недоумений в период, предшествующий «спору о Софии», со стороны представителей раннего евразийства (П. Савицкий) и позднее обвинение со стороны «карловчан» (Ю. Граббе) чуть ли не в «мистическом блуде».

Однако такая интерпретация не предполагалась Б. (возможно, лишь в период написания «Света Невечернего», под влиянием Анны Шмидт). В «Мужском и женском в Божестве» Б. пытается освободиться от соловьёвско-шмидтеанского влияния и предельно разграничить сферы «женственного» и «женского». Женственность, в отличие от «женскости»,- внеполовая категория. «...Сама по себе женственность,- пишет Б. в «Мужском и женском в Божестве»,- не есть пол, не есть женщина. Вечная Женственность есть Вечная Слава Божества, Шехина, Вечное приятие и откровение Божественной Жизни всех трех Божественных ипостасей, во Св. Троице славимого Бога. Но женственное существо не есть женское существо, которое вносило бы собою пол в область божественную. И Вл. Соловьев в своих поэтических видениях пошел дальше чем следует в сексуализации Вечной Женственности, превратив ее все-таки в женскую грезовскую головку и тем подав повод для настойчивых домоганий А. Н. Шмидт на эту же самую роль. Разумеется, здесь приходится считаться с неточностью и недостаточностью человеческого языка для выражения области божественной жизни, рокового вхождения плотской чувственности в духовную область, но какою-то фамилиарностью отмечено отношение к этой теме у Вл. Соловьева и это не соответствует его собственному богословствованию, и подало повод не только Шмидт, но и Блоку (да и не ему одному) тащить «Прекрасную Даму», «Незнакомку» и под на площадь, как Возлюбленную Песни Песней, которая на стогнах города подвергалась нападению при поисках своего Возлюбленного. Итак, Женственность не есть женщина и не становится ею» (С. 357). В «Ипостаси и ипостасности» происходит окончательно различение между «женственным» и «женским» (С. 29. Примеч.): София - «женственное» (а не «женское») рецептивное, восприемлющее начало - начало девственное, «целокупность твари», что позволяет сблизить софиологию с мариологией. Квалификация «женскости» почти в физиологическом смысле (мир есть лоно) теперь принадлежит понятию субстанции, меонального начала мира. Б. достаточно четко противопоставляет понятия «ипостась» и «субстанция», хотя в предшествующих «Главам о Троичности» «Лекциях о Троичности», читанных в Праге, он определяет «ипостась» как «substitutia», «субстрат», Божества.

Тема «женственности» теснейшим образом связана с булгаковской мариологией, допускающей сближение Софии и Богоматери: «Мир, как тварная София, в боговоплощении есть Логос в Божественном [естестве] своем, и Мария в [человеческом]. Если, как Логос, тварная София или мир есть Христос (Христософия), то, как Мария, она есть Церковь,- торжество в мире тварном Софии небесной. Мир в Софии есть дитя божественного рождения, и он же есть Матерь, Дитя-Мать» (Ипостась и ипостасность. С. 34. Текст в угловых скобках по машинописному варианту, в квадратных - по публикации). Специфически-софиологические коннотации мариологии (и особенно интерпретации оппонентами Б. Софии как «женского» начала в Божестве) стали объектом критики фактически сразу же, как только были зафиксированы в «Ипостаси и ипостасности» и особенно в «Купине Неопалимой» (статья еп. Иоанна (Максимовича), направленная против софиологии, называлась «Почитание Богородицы и новое направление русской религиозно-философской мысли»). В работе «София, Премудрость Божия», в к-рой должны были, по замыслу Б., быть сняты все противоречия и недоразумения, а также в ст. «Мариология в четвертом Евангелии» мариология излагается как законченное учение, с одной стороны, призванное показать противоречие католич. догмата о непорочном зачатии - освобождение Девы Марии от первородного греха означало бы отделение Ее от человечества, от тварной человеческой природы, и, как следствие, сделало бы иллюзорным Боговоплощение,- а с др.- раскрыть основные черты софиологической доктрины позднего периода творчества Б. Человеческая природа Божией Матери, согласно правосл. богословию,- это подлинно человеческая природа, тварная и смертная, но в ней сосредоточена вся сила святости предшествующих родов и личной святости Самой Богородицы, Она свята «хотя и не по природе, но по благодати, по приятию Даров Св. Духа» (Ипостась и ипостасность. С. 34). Богоматерь не есть Божество. Б. именует Ее «ипостасным человечеством Христа», «духоносицей», «иконой» или «ликом» Божественной Софии и, как точное соответствие образу Первообраза,- Софией тварной. Однако София тварная есть не только Богоматерь, но и онтологическое основание всего тварного мира вообще, «Мария есть творение, достигшее софийной высоты» (Там же. С. 33).

Философия имени

В онтологической системе Б. в качестве еще одного (кроме Софии) связующего звена между Богом и миром выступаетИмя. Трактовка проблемы соотношения Св. Троицы и Первосуждения как основания для разворачивания космических мистерий и человеческого действования в мире указывает на возможность 2 направлений - от Бога к миру (благодать) и мира к Богу (именование). Философия имени Б. теснейшим образом связана с тринитарной онтологией крымского периода и с философской трактовкой Троицы как «треугольника АВС». Первосуждение (А есть В, где А - субъект, В - предикат, а С - соединяющая их «природа» или связка) не есть Троица, но лишь ее эквивалент, образ в тварном мире, образ принципиально противоречивый, к к-рому термины «природа» и «ипостась» применимы только как аналогия или метафора. Философский анализ грамматики позволяет, по мысли Б., свести все имеющиеся в языке части речи к 3 основным формам: местоимение, имя существительное и глагол. Подчиняясь своей универсальной сверхзадаче (уловить в речи онтологическую троичную схему), философ возводит, соотносит «по образу и подобию», предложение к Первосуждению; при этом местоименность играет роль «онтологического крюка», на к-рый «вешается» (терминология Б.) субъект-существительное, глагольности (широко трактуемой) отводится роль абсолютной предикативности; онтолого-гносеологическую роль («у-себя-бытие» - завершение круга) играет связка. Любое имя, утверждает философ, «есть антиномия: алогически-логическое, невыразимо-выражаемое, из недр бытия рождаемое слово» (Философия имени. 1953. С. 48).

В различении существительного и глагола заключен первичный акт мышления и познания. Имя (имя существительное) есть живое свидетельство того, что нечто есть, и эта данность является первичным, неразложимым далее онтолого-гносеологическим актом. Это «приурочивание к точкам бытия» всякой мысли о мире и конституируется в той грамматической форме, к-рая называется «именем существительным» - именем, знаменующим бытие, а не только «идею» или «смысл». Местоимение (вместо-имение) мыслится в этом случае как тень имени, «неизменно отбрасываемая им», «молчаливый мистический жест, который всегда присутствует в имени»; знаменование Первосуждения, «точка зрения субъекта» на мир, «онтологическая рама», в к-рую вмещается все бытие (и бытие самого Я). Имя есть неразвернутое предложение (А есть нечто), причем существеннейшая роль в акте именования отводится связке (есть, «ЕСИ»): коль скоро онтологический акт именования есть облечение, воплощение идеи-логоса в слово-плоть, необходима нек-рая сила, нек-рая энергия, осуществляющая это воплощение. Имя-феномен есть проявление или откровение «вещи в себе», «ноумена», сущности-усии, в нем проявляется ее действенность - энергейя. В этом заключается антиномичность (но вместе с тем и разрешение антиномии) имени существительного: «то, что именуется, неименуемо, трансцендентно слову - идее, выражающей модус космического бытия… То, чем именуется она, есть сказуемое, феномен по отношению к этому ноумену, его ἔργον, всецело принадлежащее миру бытия и форм, имманентное... Мостом над бездной, клеем, соединяющим ноумен с феноменом, в слове является подразумеваемая связка есть...» (Там же. С. 69). В имени непосредственным образом осуществляется реальная связь между Богом и миром, ноуменальным и феноменальным бытием: ноумен просто есть феномен. Имя, т. о., являет собой отпечаток Троичности в мире: «Трансцендентно-актуальное (первая ипостась бытия) смотрится в бытии имманентном, раздельном, и расчлененном идеями, словом (вторая ипостась бытия) и опознается действенно, утверждает себя именованием, в связке опознает свое единство трансцендентного и имманентного (третья ипостась)» (Там же. С. 70). Проявляемая в именовании сущность-усия есть София, Мудрость мира, всесовершенный замкнутый организм идей, мир как космос (порядок). Феноменальный мир (как хаос) есть становящийся космос, софийный по своей сущности, но несофийный по состоянию. Поэтому «смыслы-идеи» нашей обыденной речи имеют основание в мире идей, но это идейное содержание может быть замутнено или искажено.

Поэтому «философия языка» начинается для Б. с необходимости установить сущность слова - «интуицию слова, узрение его в его собственном бытии, в его идее» (Там же.С. 7), констатировать его эйдетическое содержание, а не историю его существования, не генезис. При этом Б. не ограничивается перечислением непосредственных предикатов слова, речь идет о постепенном, «послойном» приближении к его подлинной сущности, в последовательном отвлечении от его погруженности в «другое», чтобы на следующем этапе анализа определить специфические моменты этой погруженности. Б. выделяет ряд определений слова, каждое из к-рых обозначает собой четко фиксируемую ступень приближения к сущности: качественно определенное двуединство сущности и инобытия, взятое каждый раз в разной предметной данности: 1) соматическое двуединство: тела слова («звуковая масса», «соединение звуков голоса и шумов» (Там же. С. 9)) и формы слова, к-рая предполагает оформляемую им материю - весь универсум его практических воплощений; 2) формально-смысловое двуединство: слово есть смысл, сращенный с формой; 3) космо-логическое двуединство: слово есть самосвидетельство космоса в нашем духе; слово как качество бытия есть идея, произносимая во внутреннем мире человека и вместе с тем вовлеченная в процесс обыденной речи. Космо-логический аспект слова обозначает, что слова-идеи мыслятся как метафизическая подоснова вселенной; 4) символическое двуединство: соединение в слове энергии сущности и знака, «соединение слова самих вещей и человеческого о них слова» (Там же. С. 26). В этом случае речь идет об осуществлении энергии первосущности в знаке, а не о приписывании смысла денотату. В языке существует некая первичная данность («монограмма бытия», идея), к-рой соответствует творчески осуществляемая заданность (движение к проявлению, выявлению этой идеи, явлению смысла). Первослова - живые словесные мифы, по поводу к-рых у человека возникают именования; 5) антропокосмическое двуединство: поскольку содержание слова есть космическая сила, то можно сказать, что через человека - через микрокосм, в к-ром осознает и осуществляет себя космос,- слово говорится, является миру. Именно антропологическая природа слова делает его символом: язык есть явление социально-историческое и вместе с тем метаисторическое, поскольку метафизической основой объединенной речи является «внутренний» язык, не говоримый, но говорящий в нас.

Учение о Св. Троице

В «Свете Невечернем» Б. впервые в своем творчестве обращается к теме Пресв. Троицы; он трактует троичность традиционно для рус. философии - в духе триединства истины, блага и красоты; ума, тела и души и проч. Традиционно и указание на то, что «триипостасность присутствует в человеческом духе не только как его основа, но и внутренняя форма бытия, смутное искание и жажда. Разъединенные между собой, отвлеченные начала истины, добра и красоты... обречены на трагическую неутоленность» (С. 245). Однако в метафизике «крымского периода» эта тема становится центральной и получает дальнейшее развитие в «Ипостаси и ипостасности», «Главах о Троичности» и «Агнце Божием». От платонической интерпретации соотношения элементов триады (благо-истина-красота) Б. переходит к онтологическому исследованию догмата о Св. Троице. Отношение к догмату вообще у Б. до и после принятия священства совершенно различно. С т. зр. Б., «догматы, рождаясь из спора, имеют характер волевых утверждений (согласно правосл. богословию, догмат содержится в Откровении.- А. Р .). Они отличаются в этом смысле от теоретического познания и психологически сближаются с тем, что носит название «убеждения». Формы, в которые они облекаются, их логические одежды, заимствуются из господствующей философской доктрины... Однако отсюда никоим образом не следует, чтобы они порождались ею... Догмат есть имманентизация трансцендентного содержания религии» (С. 65); т. е. философская конструкция является логико-онтологическим каркасом догмата. С точки же зрения Б.- автора «Трагедии философии», «догмат христианский как не только критерий, но и мера истинности философских построений - таков имманентный суд над философией, которым она сама себя судит в своей истории» (Трагедия философии. От автора // Соч.: В 2 т. Т. 1. 1993. С. 311): именно догмат является подлинной основой, мерой истинности и каркасом философии.

Метафизика мироздания и мыслящего духа в «Философии имени» и в «Трагедии философии» описывается о. Сергием с помощью универсальной формы «Я есть нечто», «Я есть А»: это Первосуждение, «трехчленная формула, содержащая в себе логическое триединство и тройственность моментов связывающая в нераздельность» (Трагедия философии. 1971. С. 93). Субъект-объектную связь Я и не-Я, ипостаси и природы нельзя вместе с тем трактовать как простое полагание философии тождества, как это было в «Философии хозяйства». По-лагание (А полагает свое иное для того, чтобы объединиться с ним в А той же онтологической структуры, но высшего порядка) заменяется предложением, где каждый элемент суждения несводим и не может быть сведен к др. Соотношение Бога и мира Б. трактует сугубо философски, как изоморфное Первосуждению, где в качестве субъекта выступает Бог как Троица, предиката - мир, в качестве связки - София как «ипостасность», залог связи между Богом и миром.

Для Б. является аксиомой, что трансцендентное (Абсолютное), во-первых, есть и, во-вторых, будучи иноприродным тварному разуму, вступает с ним во взаимодействие. «В основе мысли лежит жизненный акт, свидетельствующий живым образом мысли, т. е. предложением, и этот акт имеет три момента, взаимно связанных, но один к другому не сводимых. Моменты эти: чистая ипостасность я, субъект, подлежащее; природая, раскрывающая себя в нем и перед ним,- сказуемое; и самопознание, самоотнесение себя к своей собственной природе, бытие или связка, жизненное самопознание или самоутверждение я... Ипостась, мыслительный образ, бытие (природа) - таково триединство субстанции, ее статика и динамика» (Там же. С. 322). Эта сфера «дологического констатирования», в метафизике «крымского периода» обозначаемая как сфера субстанции или Первопредложения, выделенная и определенная т. о., имеет четкую топическую структуру и обладает рядом важных характеристик.

Прежде всего «субстанция есть как бы равносторонний треугольник А-В-С, углы которого могут быть пройдены в любом порядке, но каждый из трех необходимо предполагает и оба другие». Во-вторых, «прохождение углов» этого треугольника не есть диалектическое саморазвитие понятия, «напротив, они выражают собой онтологические соотношения, которые даны для логики и ею не могут быть преодолены». В-третьих, порядок расположения элементов фиксирован, и достаточно жестко фиксирован, следующим образом: «подлежащее, ипостась, есть первое; сказуемое, εἶδος, второе; связка, бытие, φύσις, третье». Примерно такое же соотношение между элементами субстанциальной триады дается и в «Философии имени»: «Трансцендентно-актуальное (первая ипостась бытия) смотрится в бытии имманентном, раздельном, и расчлененном идеями, словом (вторая ипостась бытия) и опознается действенно, утверждает себя именованием, в связке опознает свое единство трансцендентного и имманентного (третья ипостась)» (С. 70). Эти фрагменты содержат в себе ряд парадоксальных моментов. Наиболее существенный из них: под «ипостасью» Б. имеет в виду одновременно и Лицо Троицы и философское понятие, его триада заставляет вспомнить не только гегелевскую триаду (бытие - сущность - понятие), но прежде всего соловьёвскую онтологическую модель, зафиксированную в «Философских началах цельного знания» («в-се-бе-бытие» = Отец, «для-себя-бытие» = Логос или Христос, «у-себя-бытие» = Св. Дух), и определенную там же роль «первой материи» как сущности Св. Троицы, к-рая может быть истолкована (в «Чтениях о Богочеловечестве») как «второе произведенное единство», или София, и к-рая по своему бытийному статусу близка к deitas, нек-рому доипостасному единству («нечестивое и двусмысленное выражение, которым оперируют иногда католич. богословы» - Главы о Троичности. С. 123), с помощью к-рого и объясняется исхождение Св. Духа не только от Отца, но и от Сына. Кроме того, между элементами субстанциальной триады и Лицами Св. Троицы практически невозможно установить адекватные корелляции: «подлежащее» не есть напрямую «Отцовство», «эйдос» не есть Сыновство, «бытие», «связка» или «природа» не есть Св. Дух. Результатом переосмысления всех этих парадоксов стали «Ипостась и ипостасность», «Главы о Троичности», позднейшие добавления к «Трагедии философии» и тринитарная онтология «Агнца Божия».

Непостижимая для рассудка совокупность Трех в Одном, существование Ипостасей неслиянно и нераздельно является центральным моментом христианства, ключевые понятия для его корректного описания - «природа» и «ипостась». В правосл. богословии соотношение между Единицей и Троицей описывается с помощью терминов «οὐσία» и «ὑπόστασις». Соотношение между сущностью и Ипостасями Св. Троицы, отношения Ипостасей друг к другу, проблема «природы»-сущности и ипостасных свойств; тварной и нетварной природы в сложной ипостаси Богочеловека и шире - Богочеловечества (к-рое трактуется Б. вовсе не в духе соловьёвского Богочеловечества как всеединого софийного организма) как соединения тварной и нетварной природ в сложной богочеловеческой ипостаси; наконец, учение о Св. Троице как основании антропологии - все эти темы являются центральными в богословии Б. «парижского периода». С т. зр. Б., к 1-й трети ХХ в. время потребовало новых трактовок центральных понятий христианства; термины «ипостась», «сущность», или «природа», и др., быть может, неск. иначе, чем у св. отцов, рассматриваемые, полагал Б., могут дать возможность наиболее точно определить границы правосл. антропологии, показать связь учения о Св. Троице и учения о Христе с учением о человеческой личности. Поэтому предметом критики Б. в его учении о Св. Троице и соотношении Ипостасей и сущности (природы) Божества и ипостасных свойств является не святоотеческое учение как таковое, но использование каппадокийскими богословами, прп. Иоанном Дамаскиным и в католич. тринитарной теологии (особенно у Фомы Аквинского) категорий сущности (природы) и ипостаси, как ему представляется, в смысле Аристотеля и недостаточное внимание к личностному моменту.

Отношение между сущностью и Ипостасями Св. Троицы Б. представляет уже в «Ипостаси и ипостасности». Бог - это Абсолютный Субъект, триипостасно существующее Я; при этом каждая ипостась есть истинный Бог, «существуя через другие ипостаси, от нее нераздельные», и «имея одну общую божескую природу, не сливаясь и не разделяясь, так что не Три Бога, но Единица в Троице и Троица в Единице» (С. 21). Качественное различие Ипостасей (Отец, Сын, Св. Дух) диктует онтологическое соотношение между ними: «Отец первовиновная, первоисточная, изначальная ипостась, открывающая себя во второй, в Сыне, и исходящая из себя к Сыну в Духе Св. …Отец, источное первоначало, первоволя, рождает Единородного Сына Слово Свое» (С. 22) - именно поэтому Сын есть Высказывание (а Отец - Высказывающий), Говоримое (а Отец - Говорящий); высказывание же является двуединым действием, в к-ром присутствует и процесс высказывания («акт Слова»), и его содержание или смысл (факт Слова) (С. 23), Премудрость Отца в Сыне; точно также в исхождении Св. Духа от Отца к Сыну и через Сына необходимо различить акт исхождения от его содержания - Славы Божией. Для Б. важно определить «способ взаимодействия» Ипостасей. И «Открывающийся», «Говорящий», и «Открываемый», «Говоримый», равночестны в единстве своей природы и взаимной любви, однако «любовь двух еще не осуществляет абсолютности Субъекта, ибо не смыкает своего кольца. Рождая Сына, Отец исходит к Нему любовью в Духе животворящем, и Дух как живая Ипостасная любовь Двух между Собою, замыкает в триединстве взаимность любви, через что раскрытие природы Абсолютного субъекта, обнаружение природы и силы ячерез ты и в мы» (С. 22).

Именно диалог между «я» и «ты», а не «диалектика понятий» становится центральным для определения принципа взаимоотношений между Лицами Троицы в «Главах о Троичности». Философская модель диалога вообще, и диалога «я-ты» в частности, в 20-х гг. ХХ в. разрабатывалась во мн. философских системах - от достаточно близких Б. систем свящ. П. Флоренского, Франка и М. Бахтина до системы М. Бубера . Булгаковская модель диалога «я-ты» соответствует им и вместе с тем показывает возможность использования новых языков описания для решения труднейших богословских вопросов. «Я», с одной стороны, самодовлеюще, с др.- полагает не-я как свою противоположность. Если в период «философии хозяйства» под «не-я» понимался прежде всего мир объектов или вещей, то в метафизике Б. зрелого периода подлинное, «живое» «не-я» - это «ты», др. субъект, к-рый не выступает по отношению к «я» в качестве объекта или вещи, но выступает как «со-я», или «ты». Для замыкания же триады необходимо еще и полагание 3-го элемента, к-рый может выступать либо как «он» (3-е лицо грамматики по отношению к «я» и «ты»), либо как «мы»: «я в своей соборности»: «мыесть онтологическая любовь в я, которая живет не только в себе, но и в тыи в он, поскольку любовь есть именно жизнь в другом и другим» (Главы о Троичности. 2001. С. 60).

Однако в тварном мире полный переход от «я» к «ты» невозможен: «я», полагая свое другое, как «ты», неизбежно накладывает на себя ограничение: парадоксальным образом «я» существует лишь постольку, поскольку существует «ты» или «он»: др. личность, др. субъект. Эта ситуация, по Б., наиболее адекватно описывается евангельской формулой «возлюби ближнего, как самого себя». Б. различает акт «я» (его самосознание) и факт «я» (его фактическое бытие): самосознание-любовь тяготеет к соборности, бытие полагает границы. В Абсолютном Субъекте, в Троице, актуальность и фактичность совпадают; бытие Другого (Ты или Он) по отношению к Я не накладывает на Я никакого ограничения. Природа (φύσις или οὐσία) Абсолютного такова, что Я Абсолютного Субъекта есть одновременно и Ты и Он; и только поэтому мы можем говорить о равночестности Ипостасей: «В абсолютном Я-Мы все три Я не различаются, но и не сливаются: отождествляются, но не поглощаются взаимно, пребывая в нераздельности и несмешении. Треугольник Я, имеющий на своих вершинах я, ты, он, может быть поворачиваем вокруг оси вправо и влево, причем место отдельных вершин его меняется, но это изменение отношений не имеет значения: во всяком положении он соответствует Я, как каждый из его углов в отдельности и все три в совокупности» (Там же. С. 80). Троичность есть сфера Субъекта, в к-рой совпадают Я и «не-Я» как актуальность и потенция. Образ Троицы - уже не абстрактный равносторонний «треугольник АВС», но «треугольник Я» с «вершинами я-ты-он», символом к-рого является Св. Крест: «Святый крест,- пишет Б.,- есть символ не только нашего спасения, но и жизни самой Св. Троицы» (Там же. С. 97); в каноне Св. Кресту говорится: «Крест трисоставный, Троицы бо носит триипостасный образ». («Графический образ Креста есть пересечение двух перпендикулярных линий, образуемых тремя точками» - Там же. С. 98.)

Такая трактовка позволяла Б. избежать упрека в следовании католич. тринитарной онтологии, поскольку каждое Лицо Троицы является действительно Лицом, неразрушимым единством уникальных черт, определяющих уникальное же отношение природы и конкретной Ипостаси. Именно имперсоналистический характер католич. концепции Filioque является основанием ее критики. Главный аргумент католич. доктрины, согласно Б., заключается в том, что «если бы Св. Дух не происходил от Отца и Сына, то между Духом и Сыном не было бы взаимоотношения, и потому Дух не отличался бы от Сына,- другими словами, не мог бы для него возникнуть. Следовательно, ипостась Духа внетакого соотношения как будто не существует, так же как обе первые, до всякого взаимоотношения, которое и является только их раскрытием друг для друга (а отнюдь не взаимопроникновением)» (Там же. С. 158). Для Б. Ипостаси являются Личностями и существуют предвечно. Характер же их качественного отличия друг от друга раскрывается для нас в различном отношении их к общей природе.

В «Агнце Божием» эти интуиции получают логически завершенные и отточенные формулировки. «Рационально это может быть выражено только в равенстве неравного: I а) Св. Троица отличается от каждой ипостаси, неравна ей; б) Св. Троица равнобожественна каждой ипостаси, следовательно, равна ей. II а) Св. Троица обладает единой природой; б) каждая ипостась также обладает единой природой; следовательно, обладание единой природой равно и различно для Св. Троицы и отдельной ипостаси» (Агнец Божий. 2000. С. 127). Природа - Божественная реальность, или усия,- прозрачна для Лиц Св. Троицы (точно так же, как тварная природа непрозрачна, непроницаема для твари); природа и есть та Божественная реальность, по образу и подобию к-рой творится реальность относительная. При этом Б. различает собственно усию-реальность и Божественную Софию как совокупность ипостасных свойств, посредством к-рых Св. Троица как Абсолютный Субъект явлена нам.

А. И. Резниченко

Христология

Б. получает систематическую разработку только в его поздних сочинениях. В работах, написанных до эмиграции, просматриваются 2 основных направления - апологетическое и положительное,- подготовившие условия для последующего обсуждения христологической проблематики. Апологетическое направление представляет собой критику протестант. теологии с ее основным вопросом об «историчности Христа» и сравнительной мифологии и сравнительного религиеведения, учений, объединяющих разные религии с христианством по внешним признакам в вероучении и богослужении (Современное арианство // Тихие думы. 1918. С. 178-179). Б. отмечает, что вопрос об историчности Христа «совсем не существует для церковной веры с догматом о богочеловечности Христа и божественном характере основанной Им Церкви» (Там же. С. 157).

Положительное учение Б. о Христе, складывающееся под влиянием учения Церкви и христ. богословия, софиологии в России, учений об Абсолюте в нем. философии, выдвигает на первый план ряд ключевых тем, имеющих принципиальное значение для построения его философско-богословской системы: 1) Боговоплощение и Богочеловечество; 2) Воскресение и спасение; 3) Церковь; 4) Христос и антихрист; 5) Христос и София, душа мира. Однако рассмотрение этих тем даже в главной работе этого периода - в кн. «Свет Невечерний», не отличается ни последовательностью, ни систематичностью; этому препятствует как структура книги, составленной из разделов: Божественное ничто; мир; человек,- так и постановка темы Софии Премудрости Божией в качестве центральной и определяющей. К тому же характер обсуждения богословских тем, предполагающий, согласно общему замыслу Б., внутреннее единство философии и религии, нередко обнаруживает противоположность и несовместимость философских и богословских подходов, неясность и двусмысленность определений и несет на себе отпечаток влияния протестант. кенотического богословия.

Воплощение Сына Божия, Логоса, Б. рассматривает в кн. «Свет Невечерний» как «конкретный кенозис», к-рому предшествует «общий изначальный кенозис Божества в миротворении» (1917. С. 335); он считает, что Боговоплощение было предрешено на Предвечном Совете о сотворении человека (Там же) и ссылается для обоснования этой мысли на послания ап. Павла (1 Кор 2. 7; Еф 1. 3-14; 3. 8-11) и ап. Петра (1Петр 1. 19-20); связывает Боговоплощение с необходимостью исправления поврежденной грехом человеческой природы и видит в нем акт «нового и окончательного творения мира» (Свет Невечерний. 1917. С. 336). В учении о Богочеловечестве Иисуса Христа, признавая неслиянное и нераздельное соединение в Нем двух естеств - Божественного и человеческого - и соответственно - двух воль, Б. говорит об антиномии абсолютного и относительного, сверхтварного и тварного, вечного и временного; исходя из анализа этой антиномии, он признает, что невозможно представить в вечности процессы, происходящие во времени, вместе с тем вопреки сказанному делает вывод, что Боговоплощением «временность, процесс вводится в жизнь Св. Троицы» (Там же. С. 339).

В работе «Ипостась и ипостасность» (Scholia к «Свету Невечернему»), написанной в качестве дополнения к «Свету Невечернему», обсуждение темы Боговоплощения и Богочеловечества поставлено в прямую связь с учением о Софии, Премудрости Божией. О. Сергий пишет о софийной природе в 2 ее аспектах - божественном и человеческом - и утверждает, что воссоединение обеих природ в одной Ипостаси Логоса свидетельствует «об изначальном единстве их в Софии» (2001. С. 31). Т. о. он истолковывает Боговоплощение как соединение 2 аспектов Софии и не замечает, что учение Церкви о двух природах и двух волях в Богочеловеке он подменяет учением о Софии в 2 ее аспектах и тем самым воссоздает аполлинарианство в его новой версии. Аполлинария Младшего , еп. Лаодикийского, и Б. объединяет то, что, пытаясь понять Боговоплощение, они логикой своих рассуждений утверждают единственность Божественной природы в Богочеловеке. Учение Аполлинария опирается на следующие положения: 1) невозможно существование природы без ипостаси, а признание двух природ требует признания двух ипостасей; 2) человек есть соединение духа (πνεῦμα, νοῦς) и души и тела; 3) Боговоплощение не может рассматриваться как соединение Логоса и духа - высших духовных начал Бога и человека (двух лиц); 4) Боговоплощение есть замещение человеческого духа Божественным Логосом, т. е. восприятие Божественным Логосом не всего человека, а только души и тела человека. Во Христе Бог воспринял, по Аполлинарию, усеченную человеческую природу, плоть (σὰρξ) без духа (ума), т. о., совершилось Боговоплощение без вочеловечения Бога. Отсюда следует, по убеждению Аполлинария, что надо исповедовать не две природы Богочеловека - Божественную и человеческую,- а одну природу Бога Слова воплотившегося. Позиция Б. сложнее: с одной стороны, отношения между Софией Божественной и Софией тварной таковы, что не оставляют сомнений относительно одной Божественной природы во Христе; с др., формально признавая учение Церкви о двух природах и одной Ипостаси в Богочеловеке и в то же время разделяя учение Аполлинария об отношении между природой и ипостасью, Б. пытается в Ипостаси представить вместе Божественную и человеческую ипостась, усматривая их связь в неком Богочеловеческом духе (см. ст. Аполлинарианство).

К этим новшествам в богословии присоединяется софиологическое толкование рождения Богомладенца Божией Матерью (Там же. С. 32-33); в частности, Б. пишет: «Если как Логос, тварная София, или мир, есть Христос (Христософия), то как Мария, Она есть Церковь» (Там же. С. 34).

Важнейшим этапом в христологии Б. становится кн. «Агнец Божий»; она включает исторический анализ и теоретическое исследование основных проблем христологии. В исторической части Б. подробно, опираясь на большое количество источников, освещает христологические споры в древней Церкви (1933. С. 9-139). Он дает в целом высокую оценку христологии АполлинарияМладшего, еп. Лаодикийского, к-рый, по его мнению, «остался не понят современниками» (С. 15) по причине своей антропологической терминологии (Там же), но его «схема», считает Б., тождественна халкидонскому пониманию (С. 340). Отмечая, вслед за др. исследователями, особенности александрийского богословия (в лице свт. Кирилла Александрийского, выдвинувшего на первый план в учении о Богочеловеке Божественную природу) и антиохийского богословия (подчеркивающего совершенное восприятие человеческого естества в Богочеловеке), Б. полагает, что основной причиной взаимонепонимания этих школ и неспособности прийти к халкидонской формуле стало отсутствие вопроса (сформулированного Б. на манер Канта), ««как возможно» богочеловечество, каковы его общие предусловия?» (С. 65).

Оценивая халкидонское определение в качестве «догматического чуда» и отмечая сложности и опасности, к-рые возникают при попытке истолкования догмата, о. Сергий пишет: «Халкидонский догмат есть не только норма вероучения, по которой должно мерить церковное сознание, но он дан человеческой мысли и как высшая и предельная проблема богословского и философского постижения» (Там же. С. 80). Понимание халкидонского определения одновременно как «нормы» и богословско-философской «проблемы» объясняет двойственное отношение Б. к этому догмату; с одной стороны, он рассматривает его как непреложную истину, с др., считает возможным разрабатывать его «понятиями современной мысли» (Там же. С. 18) в качестве «проблемы».

Исследование христологической проблематики в «Агнце Божием», включающее 3 темы - Боговоплощение; Эммануил и Богочеловек; Дело Христово, предваряется 2 главами - София божественная и София тварная, представляющими софиологическое толкование учения о Св. Троице и учения о мире и человеке.

К новым темам, к-рые обсуждаются в главе «Боговоплощение», относится дискутируемый в богословии вопрос, совершилось ли бы Боговоплощение помимо грехопадения. Отвечая на этот, по мнению Б., некорректно сформулированный вопрос, необходимо принять во внимание, что: 1) Боговоплощение предопределено на Предвечном Совете, до сотворения мира; 2) Боговоплощение не может ставиться в зависимость от человека, его греха - «Бог и сотворил мир для Боговоплощения, а не мир вынудил у Бога Боговоплощение чрез грехопадение человека» (Там же. С. 193); 3) Бог мог спасти человека др. средствами, нежели Боговоплощение; 4) грехопадение человека не может рассматриваться как предустановленное и неизбежное. Поэтому, полагает о. Сергий, следует разделить общий смысл Боговоплощения и его конкретную форму; «конкретно Боговоплощение свершилось именно как искупление» (Там же. С. 193-194), но оно свершилось бы даже помимо грехопадения, что и предполагает наличие общего смысла Боговоплощения как отношения к миру вообще. Этот общий смысл Боговоплощения, его «непреложную преустановленность» Б. связывает с жертвенной любовью Бога к человеку, к творению, с Его попечением о человеке и мире, стремлением их обожить. Рассматривая Боговоплощение как соединение со всем человечеством и даже с миром, как самоуничижение Бога, к-рое «доходит до того, что и само Боговоплощение зависит не только от Бога, хотящего его в любви Своей к твари, но и от этой последней, притом как в ее природе, так в ее свободе» (Там же. С. 196), Б. из этих положений делает вывод, что Боговоплощение само по себе следует понимать как «внутреннее основание творения», «целепричина» (Там же. С. 196).

Др. вопрос, к-рый обсуждает Б.,- это участие Лиц Св. Троицы в Боговоплощении. Объясняя воплощение Сына Божиего как «демиургийной ипостаси», Логоса мира, о. Сергий в связи со своим учением о Софии-Усии пишет: «Логос есть в этом смысле ипостасная Премудрость Отчая, открывающая Себя в Божественной Софии, а затем и в тварном мире» (Там же. С. 198-199).

Если, по мнению Б., невозможно говорить о Боговоплощении Отчей ипостаси по причине ее абсолютной трансцендентности («как во Св. Троице, так и в творении, Отец открывается чрез Сына в Духе Св.» - Там же. С. 199), то участие Духа Св. в Боговоплощении совершается «чрез освящение человеческой плоти схождением на Деву Марию, на Богомладенца, а затем на Христа, крестившегося в водах Иорданских» (Там же); в итоге Б. приходит к следующей формуле Боговоплощения: «Сын воплощается как Личность, Дух же Св. участвует в боговоплощении чрез Им освящаемую «плоть», т. е. душевнотелесную человечность» (Там же).

Учение о Богочеловечестве предваряется теоретическими рассуждениями о характере взаимоотношений между природой и ипостасью, общим обсуждением проблемы «во-ипостасирования» и констатацией того, что в Св. Троице при одной природе три Ипостаси, в Богочеловеке две природы соединены нераздельно в одной Ипостаси, а человечество многоипостасно при единичности его природы. Полагая, что халкидонское определение остается «богословски неразъясненной схемой» (Там же. С. 207), Б. считает, что ключ к пониманию этой проблемы находится в исследовании самой «онтологической возможности» «во-ипостасирования» Логоса в человеческой природе (Там же. С. 207).

Мысль о том, что ипостась и природа соединены неразрывно и образуют «единый живой и живущий дух» (Там же. С. 206), становится фундаментальной предпосылкой учения о. Сергия о Боговоплощении. Исходя из этой ошибочной - как в понимании самой ипостаси, так и в толковании ее отношения к природе - предпосылки, Б. приходит к серии ошибочных выводов, ведущих к несторианской ереси: 1) что необходимым условием во-ипостасирования Логоса является «некоторое изначальное тожество между Божеским Я Логоса и человеческим я» (Там же. С. 209); это тождество между Ипостасью Логоса и «ипостасным человеческим духом», к-рый, по учению Б., имеет «божественное нетварное происхождение от «дуновения Божия»» (Там же), придает Логосу характер Богочеловеческого духа и противоречит смыслу Боговоплощения; 2) что во-ипостасирование становится возможным только потому, что «Ипостась Логоса должна быть человечна», а человек, природа к-рого неразрывно связана с ипостасью,- «богочеловечен» (Там же); 3) «что не только человек есть богочеловек в своем предназначении, но и Логос есть предвечный Богочеловек, как первообраз человека» (Там же. С. 210; см. также: С. 137). В. Н. Лосский в работе «Спор о Софии» писал: «Богочеловек для о. С. Булгакова не «сложная ипостась» двух природ, совершенный Бог и совершенный Человек в единстве личности, а нечто среднее - не Бог и не человек, носитель какой-то новой природы «Богочеловечества»» (М., 1996. С. 59).

Эти положения, несмотря на их принципиальную важность для христологии о. Сергия, подготавливают почву для ее основного результата - истолкования двух природ во Христе как Софии Божественной и Софии тварной (Невеста Агнца. 1945. С. 219-239). Для этого Б. к общим основаниям, вытекающим из софиологического истолкования триадологии, в частности, концепции Софии как не-ипостасной усии, присоединяет и метафизические рассуждения о необходимости единства Божественного и тварного мира и усматривает это единство - в Софии (Там же. С. 222), приводит аргументы от человека, «который являет в тварном своем естестве Софию нетварную» (Там же. С. 223); поэтому - «принятие Логосом человеческой природы связано с ее софийностью» (Там же. С. 225) и др.

В понимании двух природ во Христе как Софии Божественной и Софии тварной обнаруживается ошибочность и софиологических предпосылок богословия Б., и пути, к-рому он следовал. Ошибки, допущенные Б. в толковании Боговоплощения и Богочеловечества Иисуса Христа, накладывают отпечаток на мн. построения в его христологии. В концепции кеносиса это проявилось в ложном учении о том, что «ипостась Логоса, переставая быть для Себя божественною ипостасью, становится ипостасью человеческой» (Там же. С. 257), в учении о «сыновстве» как предвечном ипостасном кеносисе во Св. Троице, к к-рому Б. возводит кеносис в Боговоплощении Сына Божия (Там же. С. 200), в представлении о «со-умирании» Божественной Ипостаси в смерти, «ибо Она есть Ипостась Его человечества» (Там же. С. 343), и др.

А. Т. Казарян

Арх.: Архив Православного богословского ин-та св. прп. Сергия Радонежского (Париж). Ф. свящ. С. Булгакова; ГАРФ. Ф. 5783 (ф. П. Н. Савицкого); Ф. 5812 (ф. П. Б. Струве); РГАЛИ. Ф. 142 (ф. А. С. Глинки); Ф. 427 (ф. Г. А. Рачинского); ОР РГБ. Ф. 249.

Соч.: Капитализм и земледелие: В 2 т. СПб., 1900; От марксизма к идеализму: Сб. ст. (1896-1903). СПб., 1903; Два града: Исслед. о природе обществ. идеалов: (Сб. ст.: В 2 т.). М., 1911; Философия хозяйства. Ч. 1: Мир как хозяйство. М., 1912 (Переизд.: Булгаков С. Н . Соч.: В 2 т. М., 1993. Т. 1. С. 49-297); Свет Невечерний: Созерцания и умозрения. Серг. П., 1917. М., 1994П; Тихие думы: Из ст. 1911-1915 гг. М., 1918, 1996П; На пиру богов. София, 1921; Новозаветное учение о Царствии Божием: Протоколы семинария проф. прот. С. Н. Булгакова (по записи Л. А. Зандера) // Духовный мир студенчества. Прага, 1923. № 3. С. 47-69; 1924. № 4. С. 51-71; 1925. № 5. С. 48-60 (Переизд. в: С.Н. Булгаков: Религиозно-философский путь: Междунар. науч. конф., посвящ. 130-летию со дня рождения / Науч. ред. А. П. Козырев; сост. М. А. Васильева, А. П. Козырев. М., 2003. С. 427-520); Ипостась и ипостасность: (Scholia к «Свету Невечернему») // Сб. ст., посвящ. 35-летию науч. деятельности П. Б. Струве. Прага, 1925. С. 353-371 (Переизд. в: Булгаков С., прот . Труды о Троичности. М., 2001. С. 19-53); Очерки учения о Церкви. I // Путь. 1925. № 1. С. 53-78; Очерки учения о Церкви. II: Обладает ли Православие внешним авторитетом догматической непогрешимости? // Путь. 1926. № 2. С. 47-58; Очерки учения о Церкви. III: Церковь и «инославие» // Там же. № 4. С. 3-20; Св. Петр и Иоанн: Два Первоапостола. П., 1926. Минск, 1996. (Два Первоапостола); Купина Неопалимая: Опыт догматич. истолкования некоторых черт в правосл. почитании Богоматери. П., 1927; Друг Жениха (Ио. III, 28-30): О правосл. почитании Предтечи. П., 1927; Die Tragödie der Philosophie. Darmstadt, 1927 (На рус.: Трагедия философии // ВРСХД. 1971. № 101/102. С. 87-104; Трагедия философии // Булгаков С. Н. Соч.: В 2 т. М., 1993. Т. 1. С. 311-518); Лестница Иаковля: Об ангелах. П., 1929; Очерки учения о Церкви. IV: О Ватиканском догмате // Путь. 1929. № 15. С. 39-80; № 16. С. 19-48; Главы о Троичности // ПМ. 1928. Вып. 1. С. 31-88; 1930. Вып. 2. С. 57-85 (Переизд. в: Булгаков С., прот . Труды о Троичности. С. 54-180); Евхаристический догмат // Путь. 1930. № 20. С. 3-46; 1930. № 21. С. 3-33; Иуда Искариот - апостол-предатель // Там же. 1930-1931. № 26-27 (Переизд. в: Булгаков С., прот . Труды о Троичности. С. 181-330); Икона и иконопочитание. П., 1931 (Переизд. в: Булгаков С. Н . Первообраз и образ: Соч.: В 2 т. СПб., 1999. Т. 2. С. 241-310); О чудесах евангельских. П., 1932; М., 1994П; Святый Грааль: (Опыт догматич. экзегезы. Ио. XIX, 34) // Путь. 1932. № 32. С. 3-42 (Переизд. в: Булгаков С. Н . Первообраз и образ); Агнец Божий: О Богочеловечестве. Ч. 1. П., 1933; М., 2000П; Иерархия и Таинства // Путь. 1935. № 49. С. 23-47; О Софии Премудрости Божией. Указ Московской Патриархии и докладные записки прот. Сергия Булгакова Митрополиту Евлогию. П., 1935; Утешитель: О Богочеловечестве. Ч. 2. П., 1936. М., 2003 (Утешитель); Проблема «Условного бессмертия»: (Из введения в эсхатологию) // Путь. 1936-1937. № 52. С. 3-23; 1937. № 53. С. 31-49; The Wisdom of God: A Brief Summary of Sophiology. N. Y.; L., 1937; Радость церковная: Слова и поучения. П., 1938; Невеста Агнца: О Богочеловечестве. Ч. 3. П., 1945; Автобиографические заметки. П., 1946, 1991П (Переизд.: Автобиографическое // Булгаков С. Н. Тихие думы. М., 1996. С. 308-419); Апокалипсис Иоанна. П., 1948. М., 1991П; Философия имени. П., 1953. СПб., 1998; Мариология в четвертом Евангелии // ВРСХД. 1971. № 101/102. С. 19-114; Софиология смерти // Вестн. РХД. 1978. № 127. С. 18-41; 1979. № 128. С. 13-32 (Переизд. в: Булгаков С. Н. Тихие думы. 1996. С. 273-306); Богословие Евангелия Иоанна Богослова // Вестн. РХД. 1980. № 131. С. 10-33; 1981. № 134. С. 59-81; № 135. С. 26-38; № 136. С. 51-67; № 137. С. 92-107; Из памяти сердца: Прага (1923-1934) // Исслед. по истории рус. мысли: Ежег. М., 1998. С. 112-256; Мужское и женское в Божестве. Мужское и женское // С. Н. Булгаков: Религ.-филос. путь. С. 343-395.

Лит.: Лосский В. Н . Спор о Софии: «Докладная записка» прот. С. Булгакова и смысл Указа Московской Патриархии. П., 1936; Граббе П. Н . О парижских «богословах». Ровно, 1937; Lialine C., dom . Le débat sophiologique // Irénikon. 1936. T. 13. P. 168-205; Dobbie-Bateman A. F. In quos fines saeculorum//Sobornost. 1944. N. S. № 30. P. 6-8; Зандер Л. А. Бог и мир: (Миросозерцание отца Сергия Булгакова): В 2 т. П., 1948; Сериков Г., прот . Учение об апокатастазисе (о всеобщем восстановлении) у «отца отцов» (свт. Григория Нисского) и у прот. Сергия Булгакова // ВРСХД. 1971. № 101/102. С. 25-35; Шмеман А., прот . Три образа // Там же. С. 9-24; Геннадий (Эйкалович), игум . Дело прот. Сергия Булгакова: (Ист. канва спора о Софии). Сан-Франциско, 1980; Зеньковский В. В., прот. История русской философии. П., 1989. Т. 2. С. 430-457; Колеров М. А. Предисл. и примеч. к публ.: Смерть первая и воскресение первое: Письма Булгакова 1917-1923 гг. // Новый мир. 1994. № 11. С. 200-206; он же . С. Н. Булгаков в Крыму 1919 г. Vegetus. Неделя о Булгакове // Исслед. по ист. рус. мысли. Ежег. СПб., 1997. С. 232-236; Локтева О. К. С. Н. Булгаков в Киеве осенью 1918 г. // Там же. С. 209-226; Никитина И. В., Половинкин С. М . Московский Авва // Архив свящ. Павла А. Флоренского. Томск, 1998. Вып. 2: Переписка с М. А. Новоселовым. С. 19-20; Козырев А., Голубкова Н. Прот. С. Булгаков // Исслед. по ист. рус. мысли. Ежег. М., 1998. С. 105-111; Козырев А. П. Нижегородская Сивилла // История философии. М., 2000. № 6. С. 62-84; Елена (Казимирчак-Полонская), мон. Профессор протоиерей Сергий Булгаков // Булгаков С. Н . Из памяти сердца. Орел, 2001. С. 162-296; Климов А. Е. Г. В. Флоровский и С. Н. Булгаков: История взаимоотношений в свете споров о софиологии // С. Н. Булгаков: Религ.-филос. путь. С. 86-114; Лескин Д., свящ. С. Н. Булгаков - участник Афонских споров об имени Божием // Там же. С. 170-190; Иоанна (Рейтлингер), мон. Апофеоз невечернего света: (Из восп. об о. Сергии) // ВРСХД. 2001. № 182 (1). С. 64-66; Филимонов С. Б. Тайны судебно-следственных дел: Документ. очерки о жертвах политич. репрессий в Крыму в 1920-1940-е гг. Симферополь, 2000. С. 15-27; Хоружий С. С. София - Космос - Материя: устои философской мысли отца Сергия Булгакова // С. Н. Булгаков: Pro et contra. СПб., 2003.

А. И. Резниченко